Мегрэ
Шрифт:
— Послушайте, господин полицейский, я только что видел типа, выходившего из «Флории» с таким видом, словно он что-то натворил. Он так спешил, что даже не дал себе труда закрыть за собой дверь.
Мегрэ не смотрел на бывших коллег, осушавших в зале кружки с пивом, но догадывался, что старики шепчут молодым:
— Слыхал о комиссаре Мегрэ? Это он.
А тем временем Амадье, который его явно не любит, уже объявил в коридорах уголовной полиции:
— Он опять попробует мудрить. Посмотрим, что у него получится.
Филипп не появился
На набережной Орфевр царит оживление, звонят телефоны, просматриваются досье, допрашиваются свидетели и осведомители.
Ноздри у Мегрэ подрагивали, но, прилипнув к банкетке, бывший комиссар терпеливо набрасывал карандашом какие-то чертежи.
Он должен во что бы то ни стало отыскать убийцу Пепито. А он как на зло не в своей тарелке, колеблется, сомневается в успехе. Мегрэ наблюдал за молодыми инспекторами, пытаясь угадать, что они думают о нем.
Филипп появился только без четверти шесть и, войдя в зал, на минуту остановился, словно ослепнув от света.
Потом сел рядом с Мегрэ, изобразил улыбку и выдохнул:
— Долго же это тянулось!
Парень был предельно вымотан, он провел рукой по лицу, чтобы собраться с мыслями.
— Я из прокуратуры. Судебный следователь допрашивал меня полтора часа. А до этого заставил два часа ждать в коридоре.
На них смотрели. И пока Филипп говорил, Мегрэ разглядывал сидящих напротив.
— Знаете, дядя, дело много серьезнее, чем мы думали.
Каждое слово обрастало для комиссара многими ассоциациями. Он знал следователя Гастамбида, маленького, педантичного, желчного баска, взвешивавшего каждое слово и по нескольку минут готовившего очередную фразу, которую он выпаливал затем с таким видом, как будто спрашивал: «Ну-ка, попробуйте возразить?»
Знаком был Мегрэ и коридор на верхнем этаже, забитый подследственными под конвоем жандармов и скамьями, на которых томятся нетерпеливые свидетели и заплаканные женщины. Коль скоро Филиппа заставили ждать, значит, сделано это нарочно.
— Следователь попросил меня не заниматься никакими делами, не предпринимать никаких шагов до окончания следствия и оставаться в его распоряжении.
В пивной «У Нового моста» был час пик — время аперитива. Все столики были заняты. В воздухе клубился дым от трубок и сигарет. Время от времени кто-нибудь из входящих здоровался издали с Мегрэ.
Филипп не осмеливался поднять глаза на соседей, даже на того, с кем сидел рядом.
— Я в отчаянии, дядя.
— Что еще стряслось?
— Считалось само собой разумеющимся, что «Флория» закроется минимум на несколько дней. Ничего подобного. Сегодня состоялся целый ряд каких-то таинственных телефонных звонков. Похоже, еще третьего дня «Флорию» продали, и Пепито перестал быть ее хозяином. Тот, кто приобрел заведение, пустил в ход не знаю уж какие связи, и нынче вечером кабаре откроется, как обычно.
Мегрэ нахмурился — то ли
— Годе! — неожиданно громко окликнул Мегрэ.
Годе, инспектор отдела светской жизни, играл в карты за четвертым от бывшего комиссара столиком. Не выпуская карт из рук, он нерешительно повернулся.
— Подойди, когда закончишь партию.
И, скомкав свои бумажки, Мегрэ швырнул их на пол.
Залпом допил пиво, утер губы и перевел взгляд на Амадье.
Тот все слышал. Он издали наблюдал за сценой, подливая воду себе в перно. Наконец подошел заинтригованный Годе.
— Хотите поговорить со мной, господин комиссар?
— Привет, старина! — пожал ему руку Мегрэ. — Нужна маленькая справка. Ты по-прежнему в отделе светской жизни? Прекрасно. Скажи, сегодня утром Кажо не был у вас?
— Минутку… Да, по-моему, был часов в одиннадцать.
— Благодарю, старина.
Вот и все. Мегрэ глядел на Амадье. Амадье — на Мегрэ. Теперь не по себе было уже первому, а улыбку прятал второй.
Филипп не рискнул вмешаться. Дело, похоже, чуть-чуть сдвинулось с мертвой точки, но игра, которая началась, была не по плечу молодому инспектору — он даже не знал ее правил.
— Годе! — раздался другой голос.
На этот раз все, кто имел в зале касательство к «конторе», вздрогнули. Инспектор с картами в руках снова встал и направился к комиссару Амадье.
Вслушиваться в их разговор не было необходимости: каждый понимал, что интересует Амадье.
— Что он тебя спросил?
— Видел ли я нынче утром Кажо.
Мегрэ раскурил трубку, дал спичке догореть до конца, потом поднялся и позвал:
— Официант!
Выпрямившись во весь рост и лениво поглядывая по сторонам, он дождался, пока ему отсчитают сдачу.
— Куда мы теперь? — поинтересовался Филипп, когда они вышли на улицу.
— Ты отправишься спать.
— А вы, дядя?
Мегрэ пожал плечами, засунул руки в карманы и молча пошел прочь. Сегодняшний день был одним из самых скверных в его жизни. Долгие часы в своем углу он чувствовал себя старым, опустошенным, без мыслей и запала.
Теперь все завертелось. Блеснула первая искорка.
Этим надо было немедленно воспользоваться.
— Посмотрим, черт побери! — пробурчал он, чтобы окончательно вернуть себе уверенность.
В обычные дни он в это время зажигал лампу и читал газету, вытянув ноги к горящему камельку.
— Часто наезжаете в Париж?
Мегрэ, облокотившийся о стойку бара во «Флории», вскинул голову и лаконично отозвался:
— Случается.
К нему вернулось хорошее настроение, выражавшееся не в улыбке, а в чувстве внутренней успокоенности. Он всегда отличался способностью веселиться про себя, сохраняя при этом внешнюю серьезность. К нему подсела какая-то женщина. Попросила угостить ее стаканчиком, и он знаком выразил согласие.