Механический ученик
Шрифт:
— Я нынче наблюдал за неусыпным попечением, которое проявляет ваш супруг в отношении своего детища, — говорил Любке Поле. — И подивился его искреннему рвению.
— Как бы это неусыпное попечение не довело его до худого, — сказала Поленька. — Я его каждый день христом богом молю пойти к лекарю, а всё без толку…
— Ну будет тебе жаловаться, — оборвал Ползунов. — Нашла о чём заводить разговор. Давай-ка лучше, Левзин, расскажи нам о модели — изрядно ли ты за сегодня преуспел?
После ужина бывший пастор почувствовал, что его силы на исходе. Он встал и раскланялся.
— Может
— Нет, нет, — отвечал Любке, — я слишком устал и должен нынче вечером написать несколько писем.
В письме, которое Любке написал в тот вечер своему другу, он сообщал вот что:
«Я наиболее имею здесь знакомство с горным механиком, Иваном Ползуновым, мужем, делающим истинную честь своему отечеству. Он строит огненную машину, совсем отличную от аглицкой. Сия машина будет приводить в действие мехи или цилиндры посредством огня. Какая же от того последует выгода! Если потребует надобность, Россия будет строить заводы на высоких горах и в самых даже шахтах. От его огненной машины будут действовать 15 печей».
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
К декабрю 1765 года работа над огненной машиной подходила к концу. А в начале следующего, 1766 года пришла пора первых испытаний. По утрам Ползунов часто приходил к деревянному строению, где размещалось его детище. Доделок оставалось много. После первого пуска надо было проверить заново все расчёты, переделать котёл, переложить печь. Воздуходувные мехи ещё не сделали — вместо них на цепях висели брёвна, по тяжести равные мехам. Машина работала вхолостую, поднимала и опускала брёвна.
Дорога от дома до огненной машины занимала немного времени, но Ползунов быстро уставал и, задыхаясь, присаживался на скамейку, поставленную возле строения. Он подолгу вглядывался в дрожащую синеву неба, трогал пальцами жёсткую корку весеннего снега.
На первое испытание приезжали Порошин и Христиани. Вместе с Ползуновым они оглядывали котёл, следили за работой поршней в цилиндрах.
— Котёл не надёжен при употреблении, — сказал Ползунов Порошину. — Сделать другой было никак невозможно — в Барнауле нет искусных литейщиков. Надобно написать в Екатеринбургскую канцелярию, чтобы нам учинили вспоможение. Тамошние мастера могут отлить котёл, способный выдержать пар великой силы.
— Напишем, — пообещал Порошин. — Думаю, что заводчики Демидовы тоже не откажутся порадеть для пользы общества. Зато цилиндры да поршни — на твоей совести. Сам докладывал, что цилиндр изнутри должен быть отполирован гладко, как стекло, и крепко прилегать к поршню. А что на самом деле? Между поршнем и цилиндром палец можно просунуть!
— Цилиндры без великого множества особых инструментов и машин не получатся, — отвечал Ползунов. — Но я нынче же начну искать способ, как уплотнять поршень, чтобы вдругорядь машина
Всё это было совсем недавно… А сейчас он сидел без сил и глядел на бревенчатое строение, на ослепительный снег, тяжёлым пластом лежавший на крыше, на само солнце. Ему стало нестерпимо душно. Пот застилал глаза. Неохватные брёвна здания начали медленно валиться на него. Защищаясь, он слабо махнул рукой. Возле него появился человек.
— Семён? — удивился Ползунов. — Ты что здесь делаешь?
— Да вот тружусь, — усмехаясь отвечал тот. — Ломаю твою машину. Нет в ней теперь надобы.
Краешком сознания он понимал, что бредит, что никакого Семёна рядом нет, надо только собраться с силами, и добрести до дома. Ползунов поднялся и схватил Семёна за рукав…
Он очнулся в постели. Открыл глаза, увидал перед собою Полю и священника. В изножье постели сидел немец-лекарь.
— Принесите мне перо и бумагу, — попросил Ползунов слабым голосом.
Он начал диктовать.
— Всепресветлейшая, державнейшая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна, самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая, бьёт челом механикус Иван, Иванов сын, Ползунов… Сочинённый мной проект с планом и описанием новой машины, которую плавильные печи действовать могут через посредство воздуха и паров…
— Тут, Ванюша, священник пришёл, надо бы причаститься, — сказала Поля.
Ползунов продолжал диктовать.
— …И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было: за означенный мною при устроении машины неусыпный труд и старание пожалованные четыреста рублёв мне, а ежели я, по воле божьей, помру, то жене моей на пропитание и поминовение души моей выдать…
Поля зарыдала и бросилась к постели умирающего.
— …Меня за болезнию от всего машинного производства ныне уволить.
— Неужели он эти четыреста рублёв до сих пор не вытребовал? — удивился лекарь. — Вот человек! Простых дел не понимает.
Ползунов откинулся на подушку и закрыл глаза. Чужие люди окружали его. Завещать своё дело было некому. Пять-шесть преданных людей — и всё было бы по-другому. Но он был один. И его детище — огненная машина — никому не нужно.
— Хватило бы двух-трёх, — бормотал он. — Нельзя же… всё на… одного…
Он едва шевелил губами.
— Что он говорит? — спросила Поленька.
— Он бредит, — ответил кто-то.
— Всё прахом… один…
Это были его последние слова.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Но последнее слово любого человека — это дело, которому он посвятил жизнь.
Огненная машина была не только последним словом Ползунова, но ещё и последним словом техники тех лет.
Такое слово удаётся понять далеко не всем. После смерти изобретателя к громадному зданию машины приезжали начальники и мастеровые. В печи разводили огонь, машину приводили в действие. Иногда она работала, иногда — нет. Её попытались «усовершенствовать» — и тогда уже она замерла навсегда. Все со вздохом вспомнили Ползунова и поняли: ничего не выйдет. Машину забросили.