Механическое пианино
Шрифт:
Президент Линн объяснял, что сделает ЭПИКАК XIV для миллионов простых людей, и Хашдрахр переводил все это шаху. Линн заявил, что ЭПИКАК XIV, по существу, является величайшей в истории личностью, что самый мудрый из всех когда-либо живших людей является по сравнению с ЭПИКАК XIV тем, чем является червяк по сравнению с самым мудрым из людей.
Впервые шах Братпура проявил интерес и даже волнение. Он не очень задумывался над физическими размерами ЭПИКАК XIV, но сравнение червя и человека дошло до него. Он огляделся с таким выражением,
Речь была закончена, и аплодисменты уже замирали, когда доктор Холъярд представил шаха президенту. Телевизионные камеры уставились на них, передавая сцену.
– Сейчас президент обменивается рукопожатием с шахом Братпура, – сказал телекомментатор. – Возможно, шах обменяется с нами свежими впечатлениями гостя из отдаленной части света, где господствует иной жизненный уклад.
– Алласан Хабоу пиллан? – неуверенно спросил шах.
– Он интересуется, можно ли ему задать вопрос, – сказал Хашдрахр.
– Конечно, еще бы, – ободряюще сказал президент. – Если я не буду знать ответа на этот вопрос, мне есть у кого его получить.
Неожиданно шах повернулся спиной к президенту и медленно зашагал в одиночестве в опустевшую часть платформы.
– Я что-нибудь сделал не так? – спросил Линн.
– Шшшш! – яростно прошипел Хашдрахр и стал, как часовой, между шахом и пораженной толпою.
Шах опустился на колени и поднял руки над головой. Маленький коричневый человечек, казалось, внезапно заполнил всю пещеру своим таинственным струящимся достоинством, один на пустой платформе, общаясь с кем-то, чьего присутствия не чувствовал никто из находящихся здесь.
– Мы, кажется, присутствуем при каком-то религиозном обряде, – сказал телекомментатор.
– Не могли бы вы на минутку заткнуть свою луженую глотку? – сказал Холъярд.
– Тихо! – сказал Хашдрахр.
Шах обратился к мерцающей стенке ЭПИКАК с вакуумными трубками и выкрикнул певучим высоким голосом:
Аллакахи баку билла,Моуми а фела нам;Серами ассу тилла,Тоури серин а сам.– Этот придурок разговаривает с машиной, – прошептал Линн.
– Шшш!.. – сказал Холъярд, странно растроганный происходящим.
– Сики? – выкрикнул шах. Он наклонил голову, прислушиваясь. – Сики? – слово отдалось эхом и замерло, одинокое и затерявшееся.
– Ммммммммм… – мягко проговорил ЭПИКАК – Дит, дит. Ммммм… Дит.
Шах вздохнул и встал. Он грустно покивал головой, донельзя расстроенный.
– Нибо, – пробормотал он. – Нибо.
– Что он говорит? – спросил президент.
– «Нибо» – «ничего». Он задал машине вопрос, и машина не дала ответа, – сказал Холъярд. – Нибо.
– В жизни не видывал большего идиотизма, – сказал президент. – Вопросы нужно записать на таких
– Конечно, нельзя, сэр, – сказал главный инженер проекта. – Как вы правильно заметили, без этих вот самых штуковин с ним не поговоришь.
– А что он ему сказал? – спросил Линн, уцепившись за рукав Хашдрахра.
– Это древняя загадка, – сказал Хашдрахр, и было ясно, что продолжать он не хочет, что здесь примешано что-то явно святое для него. Но, помимо всего прочего, он был воспитанным человеком, а вопрошающе уставившиеся на него глаза толпы требовали более детального объяснения.
– Наш народ верит, – застенчиво сказал он, – что великий, всеведущий бог снизойдет к нам в один прекрасный день и все мы узнаем его потому, что он окажется в состоянии ответить на эту загадку, на которую ЭПИКАК не смог ответить. Когда он придет, – простодушно пояснил Хашдрахр, – на земле больше не будет страданий.
– Скажите на милость, всеведущий бог, да? – сказал Линн. Он облизал губы и пригладил опустившийся на лоб непокорный локон. – А что это за загадка?
Хашдрахр прочитал:
Серебряные колокольчики осветят мой путь,И девять раз по девять дев заполнят мой день,И горные озера исчезнут с глаз моих,И клыки тигра заполнят ночь мою.Президент Линн задумчиво уставился на потолок пещеры.
– Ммм… Серебряные колокольчики, говорите вы, да? – Он покачал головой. – А знаете ли, это что-то уж слишком мудрено закручено. Я сдаюсь.
– Меня это не удивляет, – сказал Хашдрахр. – Меня это совсем не удивляет. Я так И думал.
Холъярд помог шаху, который теперь после такой эмоциональной нагрузки казался сразу постаревшим и усталым, сесть в электрокар.
По пути к лифтам шах немножко оправился и ожил. Презрительно скривив губы, он глядел на клубящееся вокруг них электронное оборудование.
– Баку! – сказал он.
– Это что-то новое для меня, – сказал Холъярд Хашдрахру, испытывая подлинную теплоту к маленькому переводчику, столь блестяще посадившему в лужу Джонатана Линна. – Что это такое – «баку»?
– Маленькие фигурки из грязи и соломы, которые делали сурраси, нечестивое племя в стране шаха.
– Неужто все это напоминает ему солому и грязь?
– Он пользуется этим словом в более широком смысле, я полагаю, в смысле ложного божества.
– Угу, – сказал Холъярд. – Ну, а что же сейчас поделывают эти самые сурраси?
– Они вымерли от холеры прошлой весной. – И минуту спустя он еще добавил: – Конечно.
И пожал плечами, как бы недоумевая, чего, собственно, еще можно было ожидать.