Механическое пианино
Шрифт:
– А что же это за символика, по-твоему? – спросил Финнерти.
– Люк Люббок хочет получить обратно своих бизонов.
– Пол, да приди же, наконец, в себя, стряхни с себя все это! – сказал Финнерти.
– Ладно, осел.
– Неужто вам не понятно, доктор? – сказал Лэшер. – Машины практически для всех и каждого превратились сейчас в то, чем были белые люди для индейцев. И люди вдруг обнаруживают, что все большее и большее количество прежних ценностей уже не годится для жизни, потому что машины именно таким образом изменяют мир. И у людей нет иного выбора, как превратиться самим во второстепенные машины или стать слугами этих
– Господи, помоги нам, – сказал Пол, – но только я не знаю этого вашего Общества Заколдованных Рубашек – ведь оно выглядит как-то по-детски, не правда ли? Все эти переодевания и…
– Конечно, по-детски. Настолько по-детски, насколько по-детски выглядит вообще любая форма, – сказал Лэшер.
– Мы совсем и не отрицаем, что это выглядит по-детски. Но в то же самое время мы понимаем, что нам и надлежит выглядеть немножечко по-детски, чтобы завоевать такое огромное количество последователей, какое нам необходимо.
– Погоди, вот ты увидишь его в этой штуке на каком-нибудь митинге, – сказал Финнерти. – Собравшиеся тогда выглядят так, как будто вышли из «Алисы в стране чудес», Пол.
– Митингам всегда присущ подобный элемент, – сказал Лэшер. – Однако каким-то загадочным образом, постичь который я не в силах, митинги эти оказывают нужное действие. От меня, как от человека зрелого, можно было бы ожидать несколько большей осмотрительности, однако сейчас не время играть в прятки. Очень скоро нам придется вести вооруженную борьбу за наши идеалы, а борьба сама по себе-дело сложное и рискованное.
– Вооруженная борьба? – переспросил Пол.
– Да, именно вооруженная борьба, – сказал Лэшер. – И у нас есть все основания надеяться, что мы дадим славный бой. История знает немало примеров, когда один комплекс ценностей насильно заменяли другим.
– Так было у индейцев, и у евреев, и еще у многих народов, подпавших под иностранное иго, – пояснил Финнерти.
– Да, подобных примеров история знает немало, а это дает нам возможность строить довольно четкие предположения о том, как будут развиваться события и на этот раз, – сказал Лэшер. Он с минуту помолчал. – В каком направлении мы заставим их развиваться.
– Ты можешь идти, Люк, – сказал Финнерти.
– Слушаюсь, сэр.
– Пол, ты слушаешь? – спросил Финнерти.
– Да. Очень интересно.
– Хорошо, – сказал Лэшер. – В прошлом в ситуациях, подобных этой, когда объявлялся мессия с правдоподобными и драматическими обещаниями, очень часто происходили могучие революции, несмотря даже на колоссальное численное превосходство врага. Если сейчас объявится мессия с солидными, добрыми и захватывающими вестями и если ему удастся не попасть в руки полиции, он сможет привести в движение механизм революции, возможно даже настолько крупной, что она окажется в состоянии вырвать мир из рук машин, доктор, и вернуть его людям.
– И именно ты, Эд, являешься человеком, способным на это, – сказал Пол.
– Я тоже именно так думал, – сказал Лэшер, – вначале. Но потом я понял, что нам намного лучше было бы приступать к делу, воспользовавшись именем, которое уже широко известно.
– «Сидящий Бизон»? – спросил Пол.
– Протеус, – сказал Лэшер.
– И ничего особенного тебе делать не придется – только держаться в сторонке, – сказал Финнерти. – Все будет выполнено помимо тебя.
– Уже выполняется, – сказал Лэшер.
– Так что ты пока отдыхай, – ласково сказал Финнерти. – Набирайся сил.
– Я…
– Да
Тяжелая дверь мягко захлопнулась, и Пол знал теперь, что он здесь снова один и что История, где-то по другую сторону этой двери, выпустит его только тогда, когда сочтет это полезным и своевременным.
XXX
История, олицетворяемая на данном этапе жизни доктора Пола Протеуса Эдом Финнерти и преподобным Джеймсом Дж. Лэшером, выпустила Пола из камеры в старом заброшенном бомбоубежище в Айлиуме только для того, чтобы ликвидировать ущерб, который наносил его здоровью чисто животный образ жизни. Все остальные признаки жизни – крики, протесты, требования, ругань Пола – История оставляла без внимания, пока не наступило то время, которое она сочла подходящим, и, когда дверь распахнулась, Эд Финнерти препроводил Пола на первую его встречу с Обществом Заколдованных Рубашек.
Когда Пол вошел в зал заседания в другом сегменте убежища противовоздушной обороны, все поднялись с мест: Лэшер – во главе стола, Бад Колхаун, Катарина Финч, Люк Люббок, арендатор фермы Пола мистер Хэйкокс и еще человек двадцать незнакомых Полу людей.
Это не было собрание романтических заговорщиков, присутствующие здесь люди выглядели решительными и сознающими правоту своего дела. Пол решил, что Лэшер и Финнерти сколотили людей этой группы, руководствуясь отнюдь не их талантами, а единственным соображением, что следует брать тех из проверенных лиц, кто оказался под рукой, и выбор пал, по-видимому, на наиболее интеллигентных из посетителей салуна у въезда на мост. Хотя группа эта в большинстве своем состояла из жителей Айлиума, Пол убедился, что здесь были представлены все районы страны.
Среди людей простых, средних были люди, которые как бы излучали чувство уверенности в себе и выглядели сведущими и преуспевающими, которые, по-видимому, подобно Полу, дезертировали из рядов системы, которая обращалась с ними достаточно хорошо.
По мере того как Пол изучал эти исключения, он разглядывал окружающих его членов собрания и поразился, заметив еще одно знакомое лицо – лицо профессора Людвига фон Нойманна, тщедушного старика, который некогда преподавал политические науки в Юнион-колледже в Скенектеди, пока здание отделения политических наук не было снесено и на его месте не построили новую Лабораторию Тепла и Энергии. Пол и фон Нойманн, будучи членами Айлиумского исторического общества, были немного знакомы, пока здание этого исторического общества также не было снесено и на его месте не построили Айлиумский атомный реактор.
– А вот и он, – гордо произнес Финнерти.
Пола встретили вежливыми аплодисментами. Выражение лиц аплодирующих было несколько холодноватым. Этим они как бы давали понять Полу, что он никогда не станет по-настоящему их товарищем в этом их предприятии, поскольку он не был с ними с самого начала.
Единственное исключение составляли Катарина Финч, бывший секретарь Пола, и Бад Колхаун, которые ни капельки не изменились и вели себя так же дружелюбно, как если бы они сейчас сидели в приемной кабинета Пола в старые добрые времена. Бад, как заметил Пол, легко переходил из одного положения в другое, так как был окружен защитной атмосферой своего воображения, тогда как Катарину защищала от всяческих внешних воздействий влюбленность в Бада.