Механизм Времени
Шрифт:
Рыбак рыбака чует издалека.
В первый миг Шевалье подумал, что видит самого себя. Неспешным шагом, от одной стайки к другой; улыбка-наклейка, быстрые взгляды в адрес хозяйки дома... Была и разница – рыбака здесь знали. Раскланивались, улыбались в ответ. Наивная рыбка не чуяла опасности – за своего принимала.
Высокий, гибкий шатен. На загорелом лице – надменная, чуть брезгливая мина. Костюм от лучшего портного. Туфли от лучшего обувщика. На пальце – перстень с крупным солитером. В глазах – скука. За ширмой скуки – злой интерес.
И Шевалье
...Рыба-собака, она же скалозуб. Раскусывает раковины моллюсков и даже панцири лангустов. Но главное оружие – ядовитые иглы. Укол смертелен – яд парализует нервную систему.
– Такая вот сказка, Огюст. Остальное уже не сказка, а полицейские протоколы... Извините, что заболтала вас. Иногда на меня наползает... Этому мальчику? Если он жив, ему за тридцать. Я женщина и мать, но лучше бы ему уйти навсегда. Без лишних ног. Когда я видела Ури в последний раз... Да, он называл себя: «Ури». Он сошел с ума, думал, что в него вселилась целая толпа людей – весь кантон. Удивительно, как он вообще выжил... Расстроила вас, да? Д-дверь, зачем я вообще это вспоминать?
– Почему вы сказали: «Д-дверь»?!
– Что вы! Настоящий англичанин не желать помянуть Врага рода человеческого! Достаточно слова на ту же букву...
Рыба-собака наворачивала круги, принюхиваясь и приглядываясь. Пару раз взгляд шатена скользил по Огюсту. Шевалье почувствовал легкий неприятный укол. Почудилось? Бродит по залу скучающий бонвиван, приценивается к одиноким дамочкам...
– Господин барон, разрешите мое недоумение. Мы с вами, кажется, уже виделись?
Шевалье обернулся – медленно, словно к его спине приставили пистолет.
– Бошан, – румяный толстячок прижал ручки к груди, отвесил поклон. – Журналист. Когда баронесса вас представила, я сразу начал вспоминать. Мы – акулы пера, наша память – зубастая...
Мир был тесней камеры в Консьержери.
– Июль 1830-го, баррикада у Нового моста, – Огюст взял толстячка за пухлый локоток, отвел в сторону от «тьети Мэри», к колонне. Огляделся: вроде бы их никто не слышит. – Год спустя я сопровождал вас к гражданину Бланки, в предместье Сен-Марсо.
Рот толстячка округлился.
– О! Вот уж не думал, что в «Клубе Избирателей» встретишь сен-симониста! Изучаете быт эксплуататоров?
Рыба-собака скользила прямиком к хозяйке дома.
– Qui pro quo, господин Бошан. Высокий господин с перстнем... Он сейчас подошел к баронессе. Кто это?
Глазки-щелочки блеснули с намеком:
– Держитесь от него подальше. Первый Ствол Парижа, двадцать дуэлей за полгода. Дамы млеют от восторга. Ствол, как вы понимаете, бывает не только у пистолета...
– Дамы, значит, млеют... А мужчины?
– Стараются не попадаться ему на пути.
– У Первого Ствола есть имя?
– Разумеется. Пеше д’Эрбенвиль... Что с вами, барон?
– Со мной?
Изумление нахлынуло и сгинуло. Чему удивляться? В Сен-Жермен у таких, как д’Эрбенвиль, лежбище. Забрел агент Топаз в особняк Де Клер – свежим мясцом себя побаловать. К республиканцам теперь не сунешься –
Карточка с четным номером... Интересно, что это значит?
– Со мной все в порядке. Хотите сенсацию, Бошан?
Толпа возле окна загустела, сомкнула ряды. Фрачная крепость, кружевная цитадель. Но Огюста все-таки пропустили. Кузен! Он протиснулся к баронессе:
– Господа!..
Рявкнул от души, будто снова на баррикаде. Синие мундиры идут на штурм, в лицо смотрят ружейные дула. Едкий пороховой дым клубится метелью, превращает бой в рождественскую сказку.
– Хочу сообщить вам презабавную новость. Обхохочетесь! В наш «Клуб Избирателей» пожаловал платный агент полиции!
– Шевалье! – ахнула баронесса. – О чем вы?
Поздно, ваша светлость!
Загудело, зашумело, пошло волнами. Плеснуло аж до лепнины на потолке. Полицейских агентов трепетно любили везде – и в трущобах Сен-Марсо, и в особняках Сен-Жермена. Никогда не знаешь, кто тебя сдаст, но всегда понимаешь – сдаст свой. На «уголовку» работали кучера, фонарщики, садовники, почтальоны, консьержки...
Вчера – лакей, сегодня – торгаш, сбывший хозяина за бесценок.
Но лакей – понятно, природа его лакейская... А граф? маркиз? Благородный дворянин?! Эти тоже не брезговали казенным жалованьем. Карточные долги, любовницы, опера, выезд – красивая жизнь денег стоит.
Где франки взять, аристо?
В Сюртэ, в тетушке-криминалочке.
Что до воров-мошенников, отпетых злодеев, тех в Сюртэ сразу брали на работу, в штат. С премией за рвение. Лучшие люди города! – к родной матери внедрятся, брата-близнеца за решетку кинут. Восемьсот арестованных в год! Уничтожение криминального клана Корню! – взрослые легли под нож гильотины, дети осели в домах для малолетних преступников...
Новый префект Жиске делал вид, что разделяет общественное негодование в адрес агентов-осведомителей. Он публично требовал у министра отставки Эжена Видока, в прошлом – бандита с тремя побегами, ныне – командира сыскной «бригады-мобиль», вслух заявляя газетчикам: «Я не в силах мириться с тем, что весь штат полиции Парижа состоит из бывших преступников!»
– А вот и подробности, господа. Для лучшего смеха.
Краем глаза Огюст заметил, как вздрогнули плечи д’Эрбенвиля – словно казачьей нагайкой полоснули красавца.
– Кличка у нашего Иуды ювелирная – Топаз. Есть у него полицейская карточка – с четным, заметьте, номером. Все слышали? – он воздел палец к потолку, повертел, согнул крючком. – Четный номерок-то!
– О-о-о!
– А-а!
– Вот мерзавец! Четный!
– Этот камешек в цене уже не первый год – огранили при Бурбонах. На чем он с криминалкой столковался, не знаю. Одни говорят, на шантаже поймали. Другие – на краже. А я так мыслю – на убийстве...
Он переждал новый всплеск, усмехнулся. Надо же! – аристо, а на людей похожи. И голоса прорезались, и взгляды. Окружили, дышат в лицо, супят брови. Двое офицеров схватились за шпаги. Не рыбья в вас кровь, пучеглазики, не бледная немочь – красный огонь.