Меир
Шрифт:
Меир ахнула, увидев ярмарку. На площади уже стояла большая, украшенная елка. При свете дня было плохо видно, но, все же, заметно, что она светилась огоньками гирлянды. Вокруг нее на коньках катались взрослые и дети, играла новогодняя музыка, слышался смех Деда Мороза. Меир негромко заметила:
– Вовсе он не так смеется!
– Деточка, ты что-то сказала? – спросила Анфиса Станиславовна, не расслышав из-за музыки слов Меир.
– Нет, ничего, – заверила ее «деточка» и, обращаясь к коту, громко сказала. – Не отходи, пожалуйста, далеко.
Афанасий в знак согласия мяукнул, что и не собирался. Теряться в его планы не входило.
Анфиса Станиславовна взяла Меир за руку, первый раз за все время прогулки, то есть, как она сама называла
– Нам немного дальше, это главная елка, здесь всегда много народу и гуляний, а рядом с ней общая ярмарка, нам надо на другую, но пройти придется через эту. Так что держитесь и не отставайте.
Анфиса Станиславовна шла очень быстро, но Меир и при таком темпе успевала все рассмотреть. Ей нравилось все: шарманчик с его непривычно звучащей для нее мелодией, выкрикивающие продавцы про горячие пирожки с разными начинками, акробаты с огненным шоу, лавки, где продавались разные товары. Для нее все это было в новинку, но эта суматоха ее радовала, говорила о жизни. Экстравагантная троица во главе с Анфисой Станиславовной прошла эту ярмарку быстро, и зашла в здание через двухстворчатую чугунную дверь с выкованными летящими единорогами. В нос сразу ударил запах керосина: дверь недавно натирали им, придавая ей блеск.
В холле стоял мужчина в темно-синем бархатном пиджаке, поздоровался и помог снять пальто. С Меир он обращался также элегантно и уважительно, как и с Анфисой Станиславовной.
– Валерий, все уже в сборе? – обратилась Анфиса Станиславовна к мужчине.
– Да, еще пара гостей и начнут торги. Кот с вами?
Анфиса Станиславовна ответила коротко и без объяснений, просто:
– Да.
Анфиса Станиславовна взяла руку Меир и повела наверх. Кот бежал за ними. Они вошли в просторный зал с паркетом и большими окнами, по всему потолку в овальных рамах были размещены картины. В центре стояла большая елка, украшенная большими красными и золотыми шарами. Смотрелась она лучше, чем на улице, но из-за слишком официальной обстановки вокруг теряла свою прелесть.
Гости по одному подходили к Анфисе Станиславовне, обнимали ее, умилялись на Меир и трепали ласково кота. Они говорили, что красивые комплименты, но как только отходили, то улыбки с их лица сразу исчезали, а «оригинальная» заменялось на «странная она все же», «что с одинокой старушки взять».
Меир все это слышала и крепче держалась за руку Анфисы Станиславовны. Так они шли по залу, здоровались, улыбались, обнимались, но внезапно Анфиса Станиславовна сжала руку маленькому ангелочку и остановилась. Меир, все время оглядывающаяся по сторонам, удивленно посмотрела прямо. Перед ними стоял мужчина, средних лет в костюме тройке, с хорошо уложенной бородой. Анфиса Станиславовна сделала шаг назад, быстро шепнув «Уходим» и пошла на выход.
Валерий стоял у входа. Как только он увидел их, то сразу приготовил одежду.
– Вы уже уходите? Ведь еще ничего даже не началось! – удивленно проговорил он.
– Я вспомнила об очень важных делах. Спасибо.
Анфиса Станиславовна почти выбежала на улицу, Меир и кот едва поспевали за ней. В быстром темпе они дошли до ее дома. Анфиса Станиславовна скинула пальто при входе.
– Нам нужен чай с лавандой и имбирное печенье, – громким голосом заявила Анфиса Станиславовна и пошла на кухню.
Афанасий и Меир удивленно переглянулись.
– Что это с ней? – спросил кот ангела. Ответом ему было короткое пожатие плечами.
Меир подняла пальто Анфисы Станиславовны на скамейку, сняла свое, аккуратно сложила его и пошла на кухню.
Анфиса Станиславовна, не снимая своего нарядного платья, надела сверху него фартук и быстро заводила тесто.
– Мой руки, садись за стол, будешь помогать мне, – не терпящим возращения голосом Анфиса Станиславовна встретила на кухне Меир.
Меир быстро вымыла руки и заняла место за столом. Анфиса Станиславовна, молча, раскатала тесто и выдала Меир формочку в виде человечка. Ангел встала для удобства на стул и стала изо всех сил формочкой давить на тесто.
После того, как все печенья были готовы, украшены белой глазурью, на кухне прибрано, а Меир избавлена от следов муки на щеках, лбу и платья, Анфиса Станиславовна разлила чай по большим кружкам, поставила в хрустальной вазе на стол печенье, коту в миску налила молока и дала ему рыбы. Все это было проделано в полной тишине. Они не произнесли ни слова, даже кот ни разу не мяукнул.
– Я не всегда была такой, – прервала молчание Анфиса Станиславовна, откусила от печенья кусочек и сделала глоток чая, – раньше меня все веселило, радовало. Я шила прекрасные наряды, а дома у меня была счастливая семья. Мы всегда собирались за столом и говорили на разные темы. У нас всегда было громко, весело и уютно. Я все испортила. Мой сын дружил с одной прекрасной девушкой, мне она нравилась, но жениться решил на другой. Именно тогда я ему сказала, что нужно выбирать сердцем. Он мне говорил, что так и поступает, что тянется к своей вот Римме, а не к Анне. Я была против, тогда у нас состоялся последний разговор. Я сказала ему: «Выбирать сердцем надо того человека, кто зажег в нем тепло, а не того, кто на тепло прилетел. Первый будет с тобой и во тьме, а второй только в светлое время». Он сильно на меня обиделся и ушел из дома, вслед за ним и муж, потому что я стала раздражительной, ворчливой. Я бросила шить и потеряла интерес к жизни. Зажигала я его единственным способом – придиралась ко всем. Мне было больно внутри, и я хотела причинять боль другим. Я не знаю, почему именно вам все рассказываю: тебе, деточка, и твоему животному, но выслушать придется. Прошу за эти откровения прощения. По отношению к своему сыну я оказалась права, только радости мне это не принесло. Анна вышла замуж, у нее семья, а Римма бросила моего сына, когда у него были какие-то неполадки в делах. Вместо злорадства и триумфального чувства своей правоты я почувствовала боль за него. Уж лучше была бы не права, чем видеть его страдания. Римма сбежала от него, потому что ей хотелось другой жизни, а с ним она чувствовала себя, как в клетке. Она оставила с ним двух прекрасных близнецов. Я за четыре года их так и не видела. Они даже, наверно, и не знают, что у них есть вот такая бабушка, немного экстравагантная, но любящая их. Сегодня я увидела его впервые. На ярмарке, это я так неправильно называю аукцион. Раз он туда пришел, значит, дела у него хорошо идут. Но я не смогла к нему подойти. Что я ему скажу? Вдруг он меня отвергнет? Отвернется?
Меир внимательно слушала. Она почти не шевелилась, боялась прервать рассказ своим неловким движением. Когда Анфиса Станиславовна замолчала, то ангел взяла печенье, откусила его. Оно было очень вкусным. Меир быстро его съела и потянулась за вторым печеньем.
– Почему вы следуете за чужой звездой?
– Что? – переспросила Анфиса Станиславовна. Она не поняла, что Меир сказала с набитым ртом.
– Почему вы не хотите светить своим настоящим светом, идти за своей звездой?
– Я не понимаю тебя, деточка!
– Сейчас вы идете за чужой звездой, светите тускло. Вы заранее решили, что сделает ваш сын, не дали ему ни одного шанса. Вам нравится не жить. Почему вы боитесь светить ярко своим светом. Он не обжигает, он наоборот согревает.
Анфиса Станиславовна слушала Меир. Она говорила сбивчиво, местам нескладно, но трогательно. В глазах у Анфисы Станиславовны появились слезы. Она не вытирала их, позволяя им падать в чашку с чаем. Это была ее свобода.
Меир продолжила:
– Позвоните ему. С Анной ему было тепло, потому что по судьбе, а вот с Риммой было жарко. Это его ошибка и ему ее исправлять.