Мелиан. Охота Дикой Кошки

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

Мария Грас

1

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

I will never let that fire in me die…(1)

(“All Our Yesterdays”,

***

Хмарь.

Тяжёлое сизое небо, нависшее над головой. Оно практически всегда затянуто клубящимися серыми

облаками, днём и ночью сочащимися стылой влагой. Иногда идёт настоящий дождь, приходится

сидеть дома, замирая от непонятной сосущей тоски и наблюдая, как по стеклу стремительно

ползут прозрачные капли. Дождь редко обходится одним днём, и мы вынуждены в свете

понурившихся свечей коротать время за шитьём, пересказами одних и тех же скудных деревенских

сплетен и долгими промежутками сна.

Земля такая же серая и неприветливая, как небо. Холмистая, угрюмая местность испещрена

булыжниками и окаменелыми ракушками, меж которых попадаются пучки жухлой тёмно-жёлтой

травы. Кое-где торчат чахлые деревья, листья на которых быстро опадают, как только лето

начинает клониться к закату.

Угрюмые кряжистые дольмены, позеленевшие от времени. Они разбросаны по всему острову, и

никто в точности не может сказать, кто оставил их после себя. Говорят о каком-то народе,

поклонявшемся столь жутким древним богам, что даже их имена было запрещено произносить.

Теперь этих богов помнят только маслянисто-чёрные жирные жуки, что нашли убежище в

ноздреватых камнях дольменов.

Серые океанские волны, с мерным шумом омывающие берега. Иногда они выбрасывают на

скользкий песок обломки кораблей, обрывки одежды и изредка трупы, разбухшие в солёной воде.

Это значит, что какому-то кораблю близ наших берегов опять не повезло.

Это моя родина.

Моя Коннемара.

***

Сколько я себя помнила, мать никогда не говорила мне ласковых слов. Она любила лишний раз

подчеркнуть, что старшая сестра заслуживает родственного к ней отношения, а я - нет. Порой,

дождавшись глухой коннемарской ночи, я подолгу ворочалась и всхлипывала в соломенную

подушку, гадая, чем же заслужила такое отношение. Мать и сестра старательно делали вид, что

ничего не замечают, однако наверняка прекрасно слышали мой плач.

Только молчали.

Возможно, разгадка крылась в моей внешности. На острове я считалась кем-то вроде выродка.

Жители Коннемары – это непослушные рыжие волосы, взбитые мириадами кудрей, и плотная сеть

веснушек, накинутая на белоснежные лица. Одна я раз

давно найденном на берегу, тёмные волосы, только слегка завивающиеся на концах, загар,

намертво въевшийся в кожу (сколько ни терла, он не желал отходить), и желтовато-карие глаза.

«Выродок, как есть выродок», - шептала я про себя. Маленькой я постоянно накручивала на палец

пряди, щипала себя за щёки, натиралась золой и мыльным корнем, чтобы хоть как-то избавиться от

ненавистной внешности. Один раз даже попыталась посыпать волосы тлеющими углями, рассудив,

что они придадут им нужный огненный оттенок, но мать вовремя оттащила меня от очага.

Причину своей непохожести на других силилась понять не только я. За спиной злые языки

2

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

кумушек-соседок нашёптывали о купцах с Коралловых островов, что лежат у второго материка. У

них, говорили женщины, были точно такие волосы и глаза. Однако богатые купеческие корабли,

похожие на огромные стручки фасоли, последний раз заглядывали в наши края сто пятьдесят лет

назад - вряд ли моя мать прожила столько времени, а подобных мне в нашем роду не было.

Торговцы, заглядывающие в нашу глушь, чтобы купить очередную партию овечьих шкур и шерсти

(коннемарская порода высоко ценилась зажиточными гражданами Алдории), завидев меня, цокали

языками и, не таясь, сообщали, что я очень красива. Красива? Я? Как может быть красива

головёшка, вытащенная из потухшего очага? Подобные заявления немедленно поднимались на

смех коннемарцами, а мне оставалось только плакать и со всех ног нестись домой, слыша

презрительный смех и улюлюканье за спиной, не зная, чего ждать от будущего. Оно виделось

туманным и далеким, напоминая предрассветную дымку на берегу; скорее всего, мне было

предначертано закончить свои дни в полном одиночестве где-нибудь на окраине нашей деревни,

как безумная старуха Молли-Энн, живущая в покосившейся лачуге, кромкой крыши касающейся

земли, и не показывающая носа за пределы своего дома до наступления темноты. Едва верхний

край солнца скрывался за горизонтом, старуха выскакивала из своей норы и принималась носиться

по деревне, время от времени разражаясь бессвязной бранью и швыряя в стены домов пригоршни

гальки, обильно сдобренные слюной. Жители деревни боялись выходить из домов с наступлением

сумерек, опасаясь попасться бесноватой Молли-Энн по дороге. Мне кажется, с её смертью эта

традиция не закончится, и ещё долго люди будут сидеть ночью за плотно задвинутыми

деревянными ставнями, шёпотом поминая сумасшедшую Молли-Энн и не пуская на улицу детей