Мельмот скиталец
Шрифт:
Никто не знал так, как она, место, где сливаются четыре потока и куда глубокою ночью надо было окунуть рубашку, а потом развесить ее перед огнем (во имя того, кого мы не осмеливаемся поминать в «благовоспитанном обществе») [11] , дабы под утро из-под этой рубашки объявился суженый. Никто, кроме нее, — так она утверждала сама — не ведал, в какой руке надо держать гребень, пока другою подносишь яблоко ко рту чтобы в это мгновение в зеркале, в которое глядится девушка, промелькнула призрачная тень жениха. Никто так искусно и так старательно не удалял все железные изделия из кухни, где жертвы ее колдовских чар, запуганные ею и легковерные, обычно исполняли весь этот ритуал, — дабы наместо привлекательного юноши с золотым перстнем на белом пальце возле кухонного стола не появилась фигура без головы, не схватила длинный вертел, а если бы такового не оказалось, лежавшую возле очага кочергу и не стала бы безжалостно измерять рост спящей, чтобы сколотить для нее гроб. Словом, никто лучше нее не умел истерзать и напугать свои жертвы, вселив в них веру в таинственную силу, которая может самых крепких людей превратить в самых хилых и слабых, и не раз уже превращала. Ведь именно под действием этой силы лорд Литтлтон [12] , человек высокообразованный и скептически настроенный, перед смертью корчился, и стонал, и скрежетал зубами, совсем как та несчастная
11
…не осмеливаемся поминать в «благовоспитанном обществе»… — Возможно, что эта фраза представляет собою отклик на стихи 149–150 II части «Послания к графу Берлингтону» («Epistle to the Earl of Burlington», 1731) Александра Попа (A. Pope, 16881744); поэт говорит, что проповедник грозит вечными муками тому, кто осмелится произнести слово «ад» в обществе воспитанных людей («…who never mentions Hell to ears polite»).
12
…лорд Литтлтон… — Неясно, о каком лорде Литтлтоне идет речь, так как Метьюрин не называет его христианского имени. По мнению Д. Гранта (D. Grant, p. 543), здесь имеется в виду лорд T. Lyttleton, или Томас Хромой (1744–1779), который якобы предсказал свою смерть за три дня до самого события, увидев во сне, что он умер. Но упоминание о высокой образованности и репутации скептика, которые Метьюрин приписывает называемому им лицу, позволяет думать, что речь может идти о другом лорде Литтлтоне (Cieorge Lyttelton, 1709–1773), известном политическом деятеле и писателе-просветителе, авторе сатирических произведений, написанных в подражание французским писателям Монтескье и Фонтенелю, — «Диалоги мертвых» («Dialogues of the Dead», 1760), друге Филдинга, который посвятил ему свой роман «Том Джонс». О кончине Дж. Литтлтона 22 августа 1773 г. подробные воспоминания оставил некий д-р Джонстон (см.: В. Bock. George Lord Lyttelton und seine Stellung in der englischen Literatur des 18 Jahrh’s Gottinaen 1927, 321).
13
…вампир… — Возможно, что имеется в виду повесть «Вампир» (1819), приписанная Байрону, но сочиненная (по устным рассказам поэта) его секретарем Джоном Вильямом Полидори.
Вот какова была та, кому старый Мельмот поручил все заботы о себе наполовину из легковерия, но главным образом — из скупости. Джон оглядел собравшихся на кухне людей: кое-кого он узнал. Они по большей части были ему неприятны, и он понимал, что ни на кого из них нельзя положиться. Старая управительница встретила его сердечно: он и теперь, по ее словам, оставался для нее «белокурым мальчиком» (кстати сказать, волосы его были черны как смоль), и она попыталась поднять свою изрытую морщинами руку, то ли чтобы благословить его, то ли чтобы ласково погладить, что оказалось делом чрезвычайно трудным: она убедилась, что с тех пор, как она последний раз гладила его по голове, голова эта поднялась дюймов на четырнадцать.
Едва только Джон показался на пороге, как сидевшие на кухне мужчины с присущей ирландцам почтительностью по отношению к лицам высокого звания все как один поднялись с мест; табуретки их, раздвигаясь, загрохотали о разбитые плиты пола, и они приветствовали «их милость» пожеланием «здравствовать тысячу лет и еще долго потом» и спросили, не выпьют ли «их милость» малую толику, «чтобы тоску разогнать». При этих словах к нему сразу же протянулось пять или шесть красных и костлявых рук со стаканами виски. Тем временем иссохшая Сивилла сидела молча в пустынном углу возле очага и только из ее трубки потянулись еще более густые клубы дыма. Джон учтиво отказался от предложенного ему горячительного, очень сердечно выслушал все излияния управительницы и недоверчиво посмотрел на старую каргу, занявшую весь угол у очага, после чего перевел взгляд на стол, где на этот раз стояла совсем иная еда, нежели та, какую он привык видеть, когда «их милость» распоряжался всем в доме. На деревянном блюде картофеля было навалено столько, сколько старый Мельмот ухитрился бы растянуть на целую неделю. Рядом красовалась соленая лососина, роскошь в те времена недоступная даже для Лондона (см. повесть мисс Эджворт «Помещик в отъезде») [14] .
14
…повесть мисс Эджворт «Помещик в отъезде». — Речь идет об известной повести ирландской писательницы Марии Эджворт (M. Edgeworth,1767–1849) «Помещик в отъезде» («The Absentee», 1812), входящей в цикл ее «Повестей из светской жизни» («Tales of Fashionable Life», vol. VI); в начале повести рассказывается об ирландском помещике, лорде Клонброни, жена которого, англичанка по происхождению, заставляет его вести суетную и разорительную жизнь в Лондоне.
Была там также свежая телятина, соседствовавшая с рубцами, и в довершение всего — еще омары и жареный палтус. Последнее может служить подтверждением того, что автор рассказывает suo periculo [15] о своем деде, который был деканом в Киллале [16] : когда старику приходилось нанимать в дом служанок, те ставили непременным условием, чтобы палтусом и омарами их кормили не чаще двух раз в неделю. Стояли там также бутылки уиклоуского эля, загодя и тайком извлеченные из погреба «их милости». Это было вообще их первое появление на кухне, и они бурно выражали свое нетерпение, пенясь и шипя от близости огня, который подстрекал их на бунт. Виски же — явно незаконный самогон, припахивающий сорными травами и дымом и отдающий духом презрения к акцизным чиновникам, — было, казалось, настоящим Амфитрионом этого пиршества [17] ; каждый расточал ему похвалы и с не меньшим восторгом его вкушал.
15
На свой страх и риск (лат.).
16
…о своем деде, который был деканом в Киллале… — Церковный приход в небольшом городке северо-западной Ирландии, в котором между 1724–1741 гг. деканом (старшим священником) был прадед писателя — Питер Джеймс Метьюрин (см. статью, с. 534).
17
…настоящим Амфитрионом этого пиршества… — В комедии Мольера «Амфитрион» (1668), основанной на латинской комедии Плавта, есть реплика: «Настоящий Амфитрион — Амфитрион, у которого обедают» (III, 5), ставшая распространенной поговоркой. Имя Амфитрион сделалось синонимом хлебосольного хозяина.
Когда
18
…и тот усладил свое чрево. — Имеется в виду следующее место в заключительной (LXXIV) главе II части «Дон Кихота» Сервантеса («О том, как Дон Кихот занемог, о составленном им завещании и о его кончине»): «…в течение трех дней, которые Дон Кихот еще прожил после того, как составил завещание, он поминутно впадал в забытье. Весь дом был в тревоге; впрочем, это отнюдь не мешало племяннице кушать, а ключнице прикладываться к стаканчику, да и Санчо Панса себя не забывал: надобно признаться, что мысль о наследстве всегда умаляет и рассеивает ту невольную скорбь, которую вызывает в душе у наследников умирающий» (перевод Н. Любимова).
«Хуже некуда», «Куда лучше, благодарствуем вашей милости», — выпалили собутыльники столь стремительно и таким нестройным хором, что Джон только и делал, что поворачивался от одного к другому, не зная, кому и верить.
— Хворь-то у них, говорят, началась с перепугу, — прошептал парень футов шести ростом; шепот этот перешел потом в рев и прозвучал уже над головою Джона, дюймов на шесть повыше.
— Да к тому же их милость, сдается, простыли, — добавил один из мужчин, спокойно опрокидывая стакан виски, от которого отказался Джон. При этих словах Сивилла, сидевшая у очага, не спеша вынула изо рта трубку и повернулась к говорившим: будь то сама Пифия на треножнике [19] , и то движения ее не могли бы вызвать вокруг такого суеверного страха и погрузить всех в столь глубокое молчание.
19
…будь то сама Пифия на треножнике… — Пифии (их было три) — жрицы-пророчицы, вещательницы при храме Аполлона в Дельфах. Пифия отпивала глоток воды из священного ручья, жевала листья священного лавра и занимала место на золотом треножнике над расселиной скалы; выкрикивавшиеся ею слова толковались жрецами храма как воля Аполлона.
— Не тут, — сказала она, прижимая высохший палец к изрытому морщинами лбу, — не тут и не там. — И она простерла руку ко лбам тех, кто сидел ближе к ней и кто почтительно склонил перед ней голову, как будто принимая благословение, однако в ту же минуту снова принялась за спиртное, словно желая этим усилить действие своих слов.
— Вот тут все, у самого сердца, — при этих словах она прижала пальцы к своей впалой груди с такой силой, которая всех потрясла, — все вот тут. — добавила она, повторяя те же движения (может быть, воодушевленная тем действием, которое успела произвести), а потом снов; поднесла ко рту трубку и, опустившись на табурет, больше уже не сказал: ни слова.
В ту минуту, когда Джон не успел еще опомниться от невольно охватившего его суеверного ужаса, а все сидевшие, трепеща от страха, молчали, раздался какой-то странный звук. Все вскочили, как будто заслышали выстрел из мушкета: это звонил старый Мельмот, только колокольчик его звучал на этот раз как-то очень уж странно.
Прислуги у старика было совсем мало, и она обычно не отходила от него ни на шаг; поэтому сейчас звон этот поразил всех, как будто старик созывал народ на собственные похороны.
— Раньше он всегда стучал, когда надо было меня позвать, — воскликнула управительница, выбегая из кухни, — он все говорил, что, «когда часто звонишь, перетирается шнур».
Звонок в полной мере возымел свое действие. Управительница кинулась в спальню старика, а вслед за нею еще несколько женщин (ирландских praeficae [20] ) из тех, что всегда готовы и облегчать последние минуты умирающего, и плакать по покойнику, — они всплескивали своими жесткими руками и утирали сухие глаза. Все эти ведьмы столпились вокруг кровати старика, и надо было слышать, как громко, с каким неистовым отчаянием они вопили: «О, горе нам, они отходят, их милость отходят, их милость отходят!». Можно было подумать, что жизни их неразрывно связаны с его жизнью, подобно тому как то было в истории Синдбада-морехода, когда женам надлежало быть погребенными заживо вместе с их умершими мужьями [21] .
20
Плакальщиц (лат.).
21
…с их умершими мужьями. — Имеется в виду «История Синдбада-морехода» (у Метьюрина ошибочно Синбад) из «Тысячи и одной ночи», арабского сборника сказок, ставшего известным в Европе по французскому переводу Галлана (Париж, 1704–1717). История Синдбада была особенно популярна у английских романтиков (M. P. Conant. The oriental tale in England in the eighteenth century, N. Y., 1908, p. 253–254). Метьюрин цитирует сказку неточно; в рассказе о четвертом путешествии Синдбада говорится, что, заброшенный бурей на некий остров, он по повелению короля этого острова женится на придворной даме, когда же она умирает, его погребают живым «вместе с покойницей, в соответствии с обычаем этой страны»; таким образом, в арабской сказке идет речь о жертвоприношении вдовцов, а не вдов (V. Chauvin. Bibliographie des ouvrages arabes, vol. VII. Liege-Leipzig, 1893, p. 19–20).
Четыре из них ломали руки и завывали вокруг постели, в то время как одна с ловкостью миссис Куикли принялась щупать ноги «их милости», а потом «еще выше и еще выше», и присутствующих оповестили, что он «холодный, как камень» [22] .
Старый Мельмот отдернул ноги так, что старуха не смогла удержать их, проницательным взглядом (проницательным, несмотря на приближавшийся уже предсмертный туман) сосчитал собравшихся у его постели, приподнялся на остром локте и, оттолкнув управительницу, пытавшуюся поправить его ночной колпак, который во время этой схватки съехал на бок и придавал его мрачному, мертвеющему уже лицу грозный и вместе с тем нелепый вид, прорычал так, что все вокруг обомлели:
22
…«холодный, как камень». — Метьюрин цитирует то место хроники Шекспира «Генрих V» (II, 3, 24–28), где хозяйка лондонского трактира в Истчипе, бывшая миссис Куикли, недавно ставшая женой Пистоля, рассказывает о смерти Фальстафа: «…тут он велел мне потеплее закутать ему ноги. Я сунула руку под одеяло и пощупала ему ступни, — они были холодные, как камень; потом пощупала колени — то же самое, потом еще выше, еще выше — все было холодное как камень».