Мельничиха из Тихого Омута
Шрифт:
– Как вы себя чувствуете, хозяйка?
– спросил судья, встряхивая рубашку.
– Хорошо, - ответила я коротко, чтобы судья опять не услышал ничего странного. Наверняка, прежняя Эдит не говорила с акцентом. А может, и голос у нее был другой.
Но судью моё молчание не устраивало, и он задал новый вопрос:
– С чего это вы полезли в озеро?
– Купалась, - я опять ответила односложно.
– В это время?
– черные прямые брови удивленно приподнялись.
– Вы точно хорошо себя чувствуете? А зачем разделись догола?
– Может, чаю?
– предложила
Мамаша Жо еле заметно дёрнулась, и я догадалась, что попала впросак. Скорее всего, чай в этом доме не подавали. И кофе - вряд ли.
– Я страшно голодная, - объявила я, вскакивая со скамейки.
– Может, сообразим что-нибудь, пока господин судья просыхает?
Старуха Жонкелия поняла намек и мрачно кивнула:
– Посмотрим, осталось ли что-то в кладовой.
Судья проводил нас подозрительным взглядом, и перевернул рубашку другой стороной к огню.
Мы с мамашей Жо прошли по лестнице - на этот раз куда-то вниз, и оказались в коридоре, где пол был покрыт пылью вперемешку с мукой, а в полутьме, как две чудовищные морды с толстыми, плотно сомкнутыми губами, виднелись два каменных жернова.
Толкнув одну из дверей, старуха мотнула головой, предлагая мне зайти, и я оказалась в темноте, где пахло мышами и затхлостью. Чиркнуло кресало, затеплился огонек свечи, и в его неровном свете я увидела гладко оструганные полки вдоль стен - совершенно пустые, если не считать корзинки с десятком яиц и глиняного горшка, по-бабушкиному затянутого на горловине тканью, перевязанной веревочкой.
– Лучше пересидим здесь, - тихо сказала старуха, не глядя на меня.
– Пусть этот черт уйдет.
– Какой черт?
– переспросила я с раздражением.
– Что происходит? И как вы узнали, кто я?
– Да я не знаю и знать не хочу, кто ты, - ответила она презрительно.
– Только знаю, что Эдит утонула за четыре часа до того, как судья вытащил тебя из воды, ведьма.
Ведьма? В моём сознании тут же промелькнули сырые казематы, орудия пыток, бесстрастные физиономии инквизиторов и - как вишенка на торте - костер посреди площади.
– За языком следите, мамашенька, - посоветовала я старухе.
– Никакая я вам не ведьма. А вот вы точно с какой-то чертовщиной связаны. И если это ваши проделки, я требую, чтобы меня немедленно вернули домой.
– Я такая же ведьма, как ты - жена моего сына, - фыркнула старуха.
– И ты сама должна знать, как заняла её место. И для чего. И выбираться должна сама. Если сможешь.
– Бред какой-то!
– воскликнула я в сердцах.
– Наверное, это моргелюты, - старуха задумчиво покрутила свечу вокруг своей оси.
– Кто?!
– Духи озера, - пояснила она.
– Они утопили моего сына, а потом утопили Эдит. И зачем-то подкинули в Тихий Омут тебя.
– Никто меня не подкидывал!
– ответила я бешеным шепотом.
– Я упала в озеро! Меня столкнули! А вынырнула возле этой чертовой мельницы! Только получается, что не я вынырнула, - я потрясла руками перед лицом старухи.
– Руки - не мои, волосы...
– я схватила в кулак несколько прядей и тоже потрясла ими, - волосы -
– Ну прыгни обратно в Омут, - посоветовала мамаша Жо, на которую моя истерика не произвела никакого впечатления.
– Если повезет - духи отправят тебя обратно. А если нет
– то съедят. И рядом уже не будет мужика, который вытащит тебя за гриву и на берег.
Я застыла, вспомнив тени, утягивающие меня в глубину. А вдруг. это были вовсе не сети?..
Тут можно было сойти с ума на «раз-два», и я, плохо соображая, что делаю, схватила корзинку с яйцами.
– Правда, готовить решила?
– равнодушно поинтересовалась старуха.
– Так Ворона этим не купишь. Только ещё больше на подозрение наведешь.
– На какое подозрение?
– я уже мало что понимала - и про ворон, и про чертей в омуте, и про утопившуюся Эдит.
– Что в горшке?
– Масла немного осталось.
– Отлично, - я сунула горшок под мышку, взяла корзинку и пошла обратно в кухню, пытаясь собрать в горсточку разлетающиеся мысли.
Старуха вздохнула, загасила свечу и потащилась следом за мной, а я поднималась по ступенькам и пересчитывала все странности, что со мной случились.
Так, деревня Тихий Омут, где нет нормальных дорог и сетевых вышек. Так, озеро с какими-то водяными... И меня угораздило рухнуть в это озеро. А ещё - ворон, которого не купишь.
– Про каких ворон вы мне говорите?
– спросила я у мамаши Жонкелии, когда мы уже почти поднялись до верха лестницы.
– Про серых, - огрызнулась старуха, обогнала меня и принялась шарить на полке, переставляя закопченные котелки и сковородки.
Судья Кроу, сушивший у печи рубашку, глянул на нас через плечо - быстро и подозрительно, и сейчас он так смахивал на нахохлившуюся хищную птицу.
Какая же я дура, слов нет. Рейвен - это ведь «ворон». Ворон - прозвище судьи, тут и ребенок бы сообразил. Судья, которого не подкупишь. А я разве собиралась его подкупать? Я ничего не сделала, чтобы мне нужно было подкупать судью. Или. сделала? Кто знает, что там за жизнь была у моей предшественницы.
Надо порасспросить старуху получше. Но для этого нужно избавиться от судьи-Ворона. Узнавать о жизни человека, чье тело ты заняла, лучше без лишних свидетелей.
– Мамаша, достаньте сковородку, - сказала я, поставив на стол корзину и горшок.
– И миску.
Я бы взяла всё сама, чтобы лишний раз не подавать голос и не обращаться к противной старухе, но проблема в том, что понятия не имела, где что стоит в собственной (мама дорогая!) кухне, а судья Кроу следил за мной исподтишка, но пристально. Как будто только и ждал, когда я совершу какую-нибудь ошибку. Но для него-то я - просто Эдит, у которой разладилось в голове, вряд ли он заподозрил подмену. А вдруг, таких, у которых разладилось, здесь сразу отправляют в сумасшедший дом? Как предупреждала меня старуха? Мне вспомнились леденящие душу лекции по истории Нового мира - о том, как обращались в «цивилизованных» странах с теми, кто страдал отклонениями в психике, и судья сразу перестал мне нравиться.