Меловой период
Шрифт:
– Вы же биолог, курсант Ковалёва, - пошутил он, и сразу с пленительной улыбкой добавил: - Одуванчик мой родной, не надо стыдиться… И ничего не бойся…
Честно признаться, он сам вдруг испугался. Настя оказалась миниатюрной во всём. Её потайное
– Ааа, ой-ёй!- девушка закричала, из потемневших глаз брызнули слёзы.
Антон увидел, как показалась обильная кровь. Он замер.
Мысленно обругал себя:
– Садист несчастный!
Но внешне он не подал вида, что сам испуган. Он лишь улыбнулся и, с нежностью глядя на неё, прохрипел:
– Потерпи, потерпи, милая… Сейчас всё пройдёт…
Он вновь осторожно продвинулся вперёд. Постепенно лёгкими толчками смог почти полностью войти в узкое пространство. Ликуя, сгорал от поглотившей его страсти. В какой-то момент он уже не смог сдерживать свой натиск и стал раскачиваться, всё ускоряя темп.
Крики Насти вдруг сменились сладострастным постаныванием, а сквозь слёзы засветилась нежная счастливая
Их взаимная страсть увенчалась упругим ударом горячего извержения. Настя вскрикнула, ещё сильнее прижалась к чреслам Антона и рухнула, теряя силы. Он, выжатый до капли, упал рядом, со счастливой улыбкой целуя искусанные губки. Когда они немного пришли в себя, Антон тихо спросил, глядя в её лучистые глаза:
– Милая, я… сделал тебе не очень больно?
– Нет, - краснея, она мотнула головкой, опустила взор и прошептала: - я …всегда думала, что это очень больно и страшно… Оказывается… это прекрасно…
– Но… больно всё же было, - возразил он, улыбаясь.
– Немного…- Настя совсем смутилась.
И он, осыпая поцелуями её раскрасневшееся личико, прошептал:
– Мой любимый одуванчик…
Когда они вернулись домой, Сергеев не стал писать рапорт с просьбой дать ему другого курсанта. Разве мог он доверить кому-то свой любимый одуванчик?