Мелья
Шрифт:
Назло вам желаю расцвета университетской революции».
Оливин молчала. Он встал и подошел к ней:
— Перешли, пожалуйста, это письмо. Надо собираться, скоро придет Густаво.
Сумерки наступили раньше обычного, так как небо с утра затянулось тучами. Хулио был уже одет, когда пришел Альдерегиа. Без долгих проволочек они попрощались с Оливин и спустились в ожидавшую их машину.
Южный поезд готов был уже отойти от перрона, когда доктор и Хулио с документами на имя Хуана Лопеса разместились на своих местах.
В дороге почти не разговаривали. Альдерегиа быстро заснул, а Хулио забылся тревожным сном, просыпаясь
Еще не рассвело, когда остановились у станции Родас. Здесь они сошли и встретились в условленном месте с братом Густаво Фелисиано Альдерегиа: он ждал с автомашиной. Остаток пути до Сьенфуэгоса надо было проделать по шоссе, чтобы не появляться на городском вокзале, где наверняка можно было столкнуться с полицейскими шпиками.
Крепкое объятие, рукопожатие, и Хулио садится в машину. Не ведали тогда друзья, что видят друг друга в последний раз.
Фелисиано молчал, напряженно всматриваясь в темноту, а Хулио, засунув руки в карманы плаща, откинулся на спинку сиденья. Так и доехали до Сьенфуэгоса. Окраинами, по загородному шоссе, обогнули город и минут через двадцать остановились перед невысокими чугунными воротами, за которыми виднелся дом с верандой и окнами, забранными узорной решеткой. Их уже ждали. Хозяин дома представился:
— Исидор Гонсалес, морской агент. Все в порядке. Завтра с утра сядете на транспорт «Камайягуа», он идет в Гондурас.
Уже три часа, как, укутавшись в плащ, Хулио стоял на палубе, прислонившись к туго натянутому стальному тросу. Грязный пароходишко, специализировавшийся на перевозке фруктов, вызывал у него омерзение. Он напоминал тюрьму на Прадо I. Капитан сказал, что через день они пришвартуются в гондурасском порту Пуэрто-Кортес. Уходить в каюту не хотелось, хотя ветер посвежел и плащ не спасал от колючих порывов. Уже позади остался остров Пинос. Справа тянулись берега родной Кубы — провинция Пинар-дель-Рио. Еще несколько часов, и растают в ночной мгле ее очертания. Когда он возвратится на родину? А вдруг никогда?..
В этот предзакатный час море расстилалось безжизненной синей пустыней. На какое-то мгновение Хулио показалось, что вокруг только вода и больше ничего. Нет ни этого захламленного пароходика, ни серого берега на горизонте. И вдруг метрах в двухстах, разрезая воду, показался черный блестящий полумесяц. Акула! И сразу же в памяти возник августовский вечер и море в заливе порта Карденас.
Четыре часа под красным флагом
Люди ходили по берегу и смотрели на море. На рейде стоял пароход с невиданным флагом — красным. Он пришел сюда два дня назад, потому что Мачадо приказал не пускать его в гаванскую бухту. Теперь он на виду у всего Карденаса. Грузчики, что возили в шаландах мешки с сахаром на это судно, рассказывали небылицы. Что капитан не кричит на матросов, да и никто не кричит ни на кого, что чистота и порядок на борту невиданные и, наконец, что моряки обращались к неграм-грузчикам как к равным, радушно и приветливо. Хочешь не хочешь, а верить приходилось, ведь это был пароход из Советской России. Когда под вечер усталые грузчики возвращались домой, от знакомых и незнакомых отбоя не было: все хотели знать, что это за русские и похожи ли они на кубинцев.
Это случилось в 1925-м. Сухогруз «Вацлав Воровский» отправился в дальнее плавание. Это был первый визит советского парохода в западное полушарие. За кормой остались Аргентина, Уругвай, Бразилия, в начале августа «Вацлав Воровский» шел к Гаване, где должен был забрать 50
В первые дни августа в Гаване распространилось с быстротой молнии известие о прибытии в порт парохода из далекой России. Профсоюзы, коммунисты и Федерация студентов собрали на набережной Гаваны несколько тысяч человек для встречи дорогих гостей. Но капитан парохода Кулагин получил по радио приказ о перемене порта назначения и, не дойдя нескольких десятков километров до Гаваны, повернул назад на восток, в порт Карденас.
Студенты и рабочие провели в тот же день многочисленную демонстрацию протеста, которая была разогнана полицией.
Был первый день учредительного съезда коммунистов, и Алехандро Баррейро предложил послать на советский пароход приветственное письмо или передать его устно. Стали думать, кому из делегатов поручить это задание, и выбор пал на Хулио Антонио.
Он решил добираться вплавь. Некоторые товарищи пытались отговорить его: ведь на рейде, где стоял «Вацлав Боровский», водились акулы. Да, это был сильный аргумент, способный устрашить любого, но только не Хулио Антонио. Он знал, что надо было рисковать, и сознательно пошел на риск. Где-то он слышал, что акулы остерегаются всего белого, поэтому он перекинул через шею и плечи длинную белую ленту, которую завязал у поясницы.
Акул он не повстречал, но плыть было тяжело. Он даже не ожидал, что придется так трудно. Ветер был встречный, и незаметные с берега волны доставили ему немало неприятных минут. Вначале он никак не мог приспособиться к накату волн, а это отобрало много сил.
Наконец пришло «второе дыхание», и плыть стало легче. Вот уже низкий темный борт «Воровского» приблизился настолько, что Хулио отчетливо видел моряков. За кормой покачивалась на тросах люлька: двое матросов красили корпус судна. Что это, неужели его заметили? Так и есть, машут руками. Сил как будто прибавилось, руки заработали быстрее. Хотелось верить, что его ждут там. Осталось еще метров триста, но ветер, который все время бил в лицо, кажется, крепчал не на шутку. Голова то и дело зарывалась в легкие, быстро бегущие волны. Он перевалился на левый бок и стал загребать одной правой рукой.
На нижней площадке трапа у левого борта появились два моряка. Мелье казалось, что они приветливо улыбались… Разумеется, эти проклятые волны мешают, и он не видит лиц этих людей, но руками они машут… Еще немного… Эти русские ребята действительно улыбаются!..
Крепко ухватившись за протянутые мускулистые руки, Хулио подтянулся и очутился на трапе. Белая лента обмоталась вокруг ног. Он тяжело дышал, в ушах гудело. Но он улыбался, моряки похлопали по спине и показали наверх. Ноги, словно чугунные чушки, тяжело ступали по ступенькам. На палубе их ждали вся команда и капитан. Приветливо и с нескрываемым восхищением смотрели эти люди на Хулио. Он подходил к каждому из них и, подавая руку, говорил: «Компаньеро». Русские парни, улыбаясь, отвечали на незнакомом языке, но, глядя на эти лица друзей, Meлье казалось, что он понимает чужую речь. Затем его пригласили в капитанскую каюту.
Пока он обтирался полотенцем, которое ему предложил один из моряков, он думал о том, на каком языке будет говорить, наверняка русские не знают испанского, тогда — на английском. Но не успел он и рта открыть, как за его спиной раздалась испанская речь. Хулио быстро обернулся, перед ним стоял высокий черноволосый моряк.
— Сидоренко я, — говорил моряк, протягивая руку.
— Компаньеро! — Мелья крепко обнял матроса. — Вы говорите по-испански?
— Немного…