Memento Mori
Шрифт:
Ту силу, которую я мог отравить своим проклятьем. Проказой, живущей в моей крови, гнилостно-зелёной магией крысолюдов, вошедшей в моё тело и мою душу после схватки на заброшенном руднике. И спустил их с поводка, будто бойцовых псов, жаждущих вцепиться в сладкую, вожделенную добычу, разорвать её длинными клыками, сокрушить её кости могучими челюстями. Кровь в саркофаге стремительно темнела, а после начала густеть и свёртываться, очень скоро потеряв всю свою силу, став самой обычной кровью, а не той насыщенной силой и эмоциями субстанцией, которой была считанные мгновения назад.
Всё ещё содрогавшийся в конвульсиях Дракулести замер, каблуки его роскошных чёрных башмаков с серебряными пряжками стукнули по каменному полу
– Всё? – спросил у меня Абеле с надеждой в голосе, столь не свойственной его циничному характеру. – Всё кончилось?
Я хотел было сказать ему, что – да, всё завершилось, тиран мёртв, мы победили…
Но тут меня накрыло обратной волной. Поражённая моими проклятьями сила никуда не делась из саркофага, более не сдерживаемая тираном, она ударила по мне. Да так, что я снова отлетел к стене и завис почти в полуфуте от пола. Меня затрясло в жутких судорогах, тело содрогалось. Клейма на правой руке и на груди вспыхнули с новой силой, хотя Фантеска уверяла меня, что сумела убрать последствия их нанесения на моё тело. Шрамы от раскалённого железа побелели и были едва видны на коже. Теперь же они разгорелись с новой силой, но лишь для того, чтобы погаснуть, уже навсегда, через считанные доли мгновения, наполненные для меня запредельной болью. В душу мою вливалась отравленная мною же сила. Чума и проказа наполняли меня, и Фантеска не могла послужить для неё проводником, как обещала. Ничто не смягчало адской боли, с которыми тело и душа мои принимали эту чудовищную, чуждую человеку силу.
Я рухнул на каменный пол склепа, совершенно обессиленный, хотя внутри меня клокотала такая мощь, что казалось, я могу усилием воли погасить солнце или сорвать луну с неба.
– Рейнар, - позвал меня Абеле, не решающийся приблизиться ко мне. – Рейнар, ты жив там?
Я поднялся на ноги, держась за стенку, несмотря на всю переполняющую меня силу, встать уже было почти подвигом.
– Теперь-то уже всё? – продолжал допытываться вор, державшийся по-прежнему на расстоянии, и с наложенной на тетиву лука стрелой.
Но сейчас он волновал меня меньше всего. Даже мёртвый тиран, до половины погрузившийся в саркофаг со свернувшейся кровью, не волновал меня. Я шагнул к не пришедшей ещё в себя Фантеске и привычным жестом опустил руку ей на плечо.
Эпилог
Новая Венеция мне совсем не понравилась. Конечно, я не думал, что островная республика станет точной копией того города каналов, каким была Венеция старая, просто он воплощал всё самое скверное, что может есть в городах. Всё то, что я терпеть не могу. Защищённая карантинной службой от проникновения чумы, по крайней мере, так считали власти города, Новая Венеция была лишена привычной чистоты и опрятности, что царили в городах на континенте. Дефицит же пригодной для заселения земли привёл к росту цен на неё, а как результат – скученность, узкие улочки и помои, выплёскиваемые из окон. Кажется, в Новой Венеции это было чем-то вроде традиции. Хозяева домов высовывались из окон и опорожняли ночные горшки и помойные вёдра с самого утра. Давно уже ничего подобного мне не приходилось видеть, даже в таком грязном городе, как Фрейбург. Как ни крути, а в Шварцвальде, особенно во времена правления вильдграфа Гильдерика, чумы боялись очень сильно.
Я шагал по улицам Новой Венеции, а за спиной моей всходило солнце. Чудовищная ночь подходила к концу, и мне оставалось завершить последнее дело, прежде чем я покину этот город. Очень хотелось в последний раз поговорить с прелатом Лафрамбуазом.
Не скажу, что покину Новую Венецию с чистой душой и лёгким сердцем, однако оставаться тут я уж точно не намерен.
Прелат занимал небольшой особняк –
Мрачной архитектурой и жутковатыми украшениями на фасаде этот особняк неприятно напомнил мне палаццо, занимаемое Дракулести. Вот только перед его крепкими дверьми уже строились солдаты. Точнее, они уже были выстроены и готовы к схватке. Командовал ими знакомый мне инквизитор в красном плаще, а рядом с ним отирался Скрипач. Свою ненаглядную Виолину арбалетчик нацелил на меня.
Вообще, силу против меня собрали весьма впечатляющую. Десяток мечников в доспехах, открытых шлемах и при щитах – красных, с золотым венецианским львом в центре. За их спинами стояли мушкетёры с дымящимися в опасной близости от пороховых полок фитилями. На флангах же замерли в привычной неподвижности солдаты из кантона Во – в серых плащах, в которых удобно прятаться даже в городе, и с небольшими, но мощными арбалетами в руках. Я отлично помнил по короткой схватке на Агриа Грамвусе, на что способно это кажущееся игрушечным оружие. Металлические болты небольшого размера легко пробивали человека, а их зазубренные наконечники извлечь из тела было довольно сложно. Самим солдатам приходилось аккуратно вырезать их, и выглядело это весьма кроваво и неприятно.
– Серьёзно прелат подготовился к встрече, - сказал я. – Только я бы не советовал вам нападать на меня.
– Это почему? – нагло поинтересовался инквизитор в красном плаще.
Я отлично чувствовал силу его веры, даже находясь на приличном расстоянии, однако она никак не могла повредить мне прежде. Не могла остановить и сейчас. Даже самая крепкая и могучая вера ничего не может противопоставить чуме. Разве что вера и сила святого – вот только где найти святых в наши времена?
– Я всё равно войду в этот дом, - честно ответил я, - и вы не сумеете остановить меня.
Вместо того, чтобы пререкаться со мной, инквизитор в красном плаще взмахнул рукой, отдавая приказ мушкетёрам. Десять фитилей как один упали на полки, поджигая порох, десять мушкетов рявкнули почти в унисон, окутав отряд облаком дыма. Даже до меня донеслась вонь пороховой гари. Следом выстрелили и наёмники из Во, а громче всех металлически лязгнула Виолина Скрипача.
Я не стал останавливать пули и болты в воздухе, позволив им ударить в моё тело. Меня передёрнуло, но не от боли, а от чуждости предметов, но уже через мгновение силы, клокотавшие внутри меня, превратили сталь и дерево в ржавчину и пыль. И те ссыпались с моего тела под ноги. Я же, не особенно торопясь, как и до того, шагал к особняку.
Солдаты сомкнули щиты, выставили перед собой длинные мечи, готовясь к неизбежной рукопашной схватке. Однако я драться не хотел, и убивать никого не хотел. Довольно с меня смертей на сегодня. Чтобы показать бессмысленность их действий, я, подойдя вплотную к их строю, схватил голой ладонью первый же попавшийся клинок. Солдат оказался достаточно опытен и тут же рванул оружие на себя, не давая поймать его. Вот только в руках у него остался жалкий обломок – там, где клинка коснулись мои пальцы, он порыжел от ржавчины и рассыпался тонкой, как мука, пылью.
Я же схватил опешившего от такого солдата за открытое лицо, и жизнь мгновенно покинула его. В одно мгновение он постарел, кожа ссохлась, волосы побелели и выпали, глаза запали, зубы посыплись из отвисшей челюсти. Не прошло и секунды, как он обратился в прах внутри своих доспехов. Я оттолкнул оседающее тело и шагнул через не такой уже плотный строй солдат. Они невольно расступились, давая мне дорогу, впечатлённые страшной смертью товарища.
Мушкетёры вполне разумно поступили так же, не став даже браться за корды, что висели у каждого на поясе. Я кивнул им и прошёл к двери.