Мемнох-дьявол
Шрифт:
– А как же души, что сжимаются от горечи и отнюдь не расцветают под каблуками топчущих их воинов; как же души, исковерканные немыслимой несправедливостью, впадающие в поношение вечности; а как насчет всего современного мира, озлобленного на Бога, озлобленного в достаточной степени, чтобы проклинать Иисуса Христа и Самого Бога, как это делали Лютер, Дора, как это делал ты, как делали все.
– Люди современного тебе мира, мира конца двадцатого столетия, никогда не переставали верить в Него. Дело в том, что они ненавидят Его, они негодуют на Него; они озлоблены на Него. Они считают... они
– Считают себя превыше Его, – спокойно произнес я, со всей остротой понимая, что сейчас он говорит те же слова, которые я говорил Доре.
– Да, – сказал он. – Да, ты считаешь себя превыше Его.
– И ты тоже.
– Да. Я не могу продемонстрировать населяющим ад Его раны. Это вряд ли убедило бы их, этих жертв, этих скорбящих, негодующих страдалиц, вынесших боль, которую Ему не представить. Я могу лишь сказать им, что это отцы-доминиканцы Его именем заживо сожгли их тела, считая их ведьмами. Или когда их семьи, кланы и деревни истреблялись испанскими солдатами, то это было нормально, потому что на знамени, которое люди несли в Новый Свет, было Его изображение с кровоточащими руками и ступнями. Ты думаешь, это заставит кого-нибудь покинуть ад, чтобы выяснить, почему Он позволил такому случиться? И позволит другим душам вознестись без единой капли боли?
Если бы я начал их обучение с этого образа – Христос умер за тебя, – сколько, по-твоему, времени ушло бы на обучение души в аду?
– Ты не сказал мне, каков ад и как ты проводишь там обучение.
– Я делаю это по-своему, могу тебя заверить. Я поставил свой престол над Его Престолом – как выражаются поэты и интерпретаторы Священного Писания, – ибо знаю, что для того, чтобы душа попала на небеса, никогда не требовалось страдания, что полное понимание и приятие Бога никогда не требовало поста, бичевания, распятия, смерти. Я знаю, что человеческая душа превзошла природу, и для этого душе понадобилось лишь научиться ценить красоту! Иов был Иовом до того, как страдал! И оставался им после! Чему такому страдание научило Иова, чего он не знал раньше?
– Но как ты обставляешь это в аду?
– Я вовсе не начинаю с рассказа о том, что человеческий глаз одинаково отображает для Него совершенство творения, когда с ужасом смотрит на изувеченное тело и мирно взирает на сад.
И Он настаивает, что все дело в этом. Твой Сад Зла, Лестат, – вот его версия совершенства. Все это развилось из одного и того же семени, и я, Мемнох-дьявол, с моим недалеким ангельским разумом, не в состоянии это уразуметь.
– Тогда как же ты борешься с Ним в аду и отвоевываешь небеса для проклятых? Как?
– Что, по-твоему, представляет собой ад? – спросил он. – У тебя достаточно было времени, чтобы на этот счет появились какие-то соображения.
– Прежде всего это то, что мы называем чистилищем, – сказал я. – Никто не избежит искупления. Я понял это из твоего спора на поле брани. Итак, какие страдания должны принять души в аду, чтобы их безоговорочно аттестовали для небес?
– И какие же, по-твоему, должны они принять страдания?
– Не знаю. Мне страшно. Мы собираемся отправиться туда, верно?
– Да, но мне хочется узнать, чего ожидаешь ты.
– Я не знаю, чего ожидать. Я знаю, что существа,
– Пострадать или заплатить?
– А есть какая-нибудь разница?
– Ну, допустим, тебе представился бы случай простить Магнуса, вампира, втянувшего тебя во все это. Предположим, он встал бы перед тобой и сказал: «Лестат, прости меня за то, что я вырвал тебя из привычной человеческой жизни и поместил вне природы, заставив пить кровь, чтобы жить. Делай со мной что пожелаешь, но только прости меня». Как бы ты поступил?
– Ты выбрал плохой пример, – сказал я. – Наверняка я бы его простил. Магнус не ведал, что творил. И вообще, мне на него наплевать. Он был сумасшедшим. Чудовищем Старого Света. Он повиновался какому-то извращенному, обезличенному рефлексу. Я даже не думаю о нем. Мне до него нет дела. Если ему и надо просить у кого-то прощение, пусть просит его у смертных, которых он убил в течение жизни.
В его башне было подземелье, заполненное трупами молодых мужчин, внешне напоминавших меня, – тех, что он приводил туда, очевидно, для испытания и потом убивал без всякого посвящения. Я все еще помню их, груды молодых тел, все со светлыми волосами и голубыми глазами. Молодые люди, лишенные энергии и самой жизни. Прощение он должен получить от всех тех, кого лишил жизни тем или иным способом, – ему придется заслужить прощение каждого из них.
Я снова начал дрожать. Этот признак гнева был мне хорошо знаком. А какой гнев испытывал я много раз, когда прочие обвиняли меня в дерзких нападениях на смертных мужчин и женщин. И детей. Беспомощных детей.
– А ты? – спросил меня Мемнох. – Что, по-твоему, необходимо тебе, чтобы попасть на небеса?
– Думаю, достаточно будет того, что я на тебя работаю, – произнес я с вызовом. – По крайней мере, это вытекает из твоих слов. Но ты не открыл мне в точности, чем занимаешься! Ты рассказал мне только историю сотворения и страстей, твоего пути и Его пути, ты описал свое противостояние Ему на земле, и я могу представить себе последствия такого противостояния – мы оба сенсуалисты, мы оба верим в мудрость плоти.
– Аминь.
– Но ты не дал полного объяснения тому, чем занимаешься в аду. И каким образом ты можешь выиграть у Бога? За счет того, что быстро передаешь души Ему в руки?
– Быстро и с веской аттестацией, – сказал он. – Но сейчас речь идет не о каком-то конкретном предложении для тебя. И не о моем противостоянии Ему; я спрашиваю тебя вот о чем: учитывая все, что ты видел, каким, по-твоему, должен быть ад?
– Боюсь отвечать. Ибо место мое – здесь.
– Ты ведь никогда ничего не боялся. Продолжай. Сформулируй свои соображения. Каким в твоем понимании должен быть ад, что должна вынести душа, чтобы стать достойной небес? Достаточно ли сказать: «Я верю в Бога. Иисус, я верю в Твои страдания»? Достаточно ли сказать: «Сожалею о всех своих грехах, потому что они оскорбляют Тебя, мой Бог»? Или: «Мне жаль, потому что, пребывая на земле, я в действительности не верил в Тебя. А теперь я знаю, что все это правда, и я не буду больше делать ничего порочащего меня, и, пожалуйста, пусти меня поскорей на небеса».