Мемориал

Славацкий Роман Вадимович

Я тихо и осторожно шёл по долине, всматриваясь в траву, поблескивающую от влаги. И увидел тёмный куст, и подошёл к нему, как будто зная, где мешок, словно сам его туда положил. И почувствовал тяжесть в руке. Поднял. Разорвал холст. Под светом луны холодно блеснула золотая змея.

Я повернулся и быстро пошёл назад.

Очнулся я на руках наших верных друзей.

— Отпустите, заразы, больно. Чего вцепились?

Они отпустили, и я тут же свалился под тяжестью мешка.

— Где Пояс? — спросила Ирэна, опускаясь на колени рядом.

— Вот. Чего, не видите,

что ли? — ответил я, протягивая находку.

— Готов. Можно ноль три вызывать, — вздохнула Виола.

— Какое ноль три?! Вы что, ослепли?! — разозлился я.

— Погоди Август, — сказала Ирэн. — Ты точно видишь Пояс?

— Ну да, вот он, в мешке.

— Это духовный образ… Смотри, держи его и не урони. Ребята — тащите его.

Меня подняло и потащило над землёй, сквозь коридор, к пылающим огням.

Они были живые.

Это горели глаза машин.

Книга двадцать вторая. СОЖЖЕНИЕ

Погребальный сруб возвышался, точно башня. Девять дней возили для него деревья с окрестных вершин.

Девять дней оплакивали Гектора илионские женщины и плакальщики, девять дней прошло с того тёмного утра, когда Кассандра увидела с Башни колесницу Приама и повозку Идея, на которой покоилось тело троянского полубога.

Народ Илиона сбежался на призыв колдуньи, ворота распахнулись, и люди вышли из Города огромной толпой, так что едва могла въехать в Акрополь повозка с мертвецом.

Девять дней дал Ахилл на погребение Гектора — той горькой ночью, когда они с Приамом встретились, волею Гермеса, в стане мирмидонцев.

И пока девять дней женщины выли над Гектором, пока его оплакала жена, и мать, и невестка — Елена, в эти девять дней Кассандра стояла на Скейской Башне и смотрела, как напротив каменной твердыни растёт другая башня — деревянная. Стволы дерев свозили в пустынную и выжженную долину Трои с отдалённых соседних гор, где лес вырастал, вскормленный горными туманами, прохладой, росой и свежестью.

Оттуда, где в скальных расселинах текли прозрачные ледяные ручьи, свозили срубленные деревья в жаркую, раскалённую, вытоптанную конями и пехотой пустыню. И прозрачная свежая смола, вытопленная лучами солнца, стекала по бокам и по срезам брёвен, так что благоухание возносилось к небу, точно кто-то курил ладаном.

И пока складывали погребальный сруб — девять дней душа Гектора проходила подземное судилище у берегов Ахеронта.

Медленно текли чёрные волны.

Гектор стоял на берегу, на белом песке и смотрел, как движется ледяная Река, поднимая над волнами призрачный пар. И оттуда — с того берега показалась чёрная лодка. Гектор знал, что это за ним.

Он стоял на белом песке и глядел на лодку с еле заметной улыбкой. Бесконечная боль ушла, осталась в прошлом, было легко и спокойно.

Сзади захрустели шаги.

Гектор обернулся, его хитон повеял белыми складками.

Навстречу шла Кассандра.

— Здравствуй брат.

— Здравствуй сестра. Разве ты уже?..

— Нет. Но ты знаешь, я часто здесь бываю. Это совсем не так сложно, как думает

большинство. Душа может оставлять плотскую оболочку. Избранные люди владели этим искусством издавна, тысячи лет назад. Поначалу бывает очень страшно. А потом начинает нравиться и без этого уже сложно жить. Хотя что я говорю! «Жить» — это вообще совсем неинтересно. Здесь не то, чтобы лучше, чем там, но, по крайней мере — полнее. Здесь приходит понимание, такое, что словами выразить невозможно. Ты уже понял?

— Да, — отвечал Гектор. — Но зачем ты пришла?

— Попрощаться с тобой. Узнать участь.

— Мне обещали Поля покоя.

— Это много. Это очень много… Тебе ничего не жаль там, позади?

— Нет. Я слишком устал жить. Я сбросил камень с плеч, и обратно его не возьму. И самое главное: когда умираешь, очень сильно меняешься. Очень сильно.

Он снова повернулся к Реке, к той лодке, что так медленно шла.

— Скоро ты будешь там… — сказала Кассандра. — Мы уже приготовили большой костёр, твоё тело сожгут и похоронят.

— Скорее! — сказал Гектор, опуская голову на грудь.

В воздухе росло невидимое напряжение.

Гермес приближался.

Погребальный костёр был высок — выше человеческого роста; пришлось даже придвигать лестницы к срубу, чтобы достойно снарядить мертвеца.

И поверх, на широкой и ровной площадке, поставили роскошно убранное ложе, а по краям лежали заколотые жертвенные овцы; жертвенной кровью были обагрены боковые брёвна сруба.

И раскрылись ворота Скейской Башни, процессия шла из ворот, и по обе стороны дороги стоял народ. Несли Гектора, носилки его были убраны пурпуром, багряница словно горела, закрывая всё тело кроме головы, а на голове сверкал золотой венец, бросающий ослепительные блики на прекрасное лицо и вьющиеся кольцами расчесанные кудри.

Кассандра смотрела с Башни и видела — не только остротой зрения — но и духовным взором — как положили носилки на ложе.

Рядом поставили кувшины с вином, блюда с едой, дорогую утварь, оружие. Ослепительное солнце изливалось неистовым ливнем огненных стрел, горело в золоте, серебре, пурпуре, жертвенной крови.

И спросил Гермес Гектора:

— Ты хочешь увидеть костёр?

— Да, — ответил герой.

Бог повёл чёрным плащом, пространство стало прозрачным.

Они стояли вдвоём около костра — чёрный бог и герой. Гектор задумчиво и пристально смотрел на свой труп, лежащий на пышном ложе поверх костра.

Андромаха: «Слишком рано ушёл ты, Гектор, слишком рано! Теперь Илион обречён, и мы с твоим сыном обречены на рабство. На рабство? А, может быть, победитель-ахеец разобьёт ребёнка твоего, швырнув его со стен Трои?»

Гекуба: «Сынок мой, любимый сын, как ты красив! Сколько моих сыновей погибло, сколько продано в рабство после плена — и никто из них не был так отмечен Богами. Ахилл по земле колесницей влачил твоё тело — а ты не изменился, не обезображен…»

Елена: «Ты мёртв, благородный Гектор! Защитник мой, единственный в Илионе, кто за всё время не сказал мне ни единого худого слова…»