Мемуаризмы
Шрифт:
Диалог в очереди к врачу
– Разве это куры? У нас в Никополе были куры, так куры. Индюки их боялись. Я из одной куры делала холодец, бульон, котлетки, шейку, ливерные пирожки и еще полкуры оставалось на завтра.
Одесситы
Одесситы – это общность людей со своим языком, удивительной интонацией, парадоксальным взглядом на жизнь и страстью к перемене мест. По-детски веря, что на планете есть уголок, где людям хорошо живется, они легко снимаются с места, увозя с собой Одессу, и вновь строя
Девушки, конечно, есть везде.
Спору нет, красивы парижанки.
Но красивей их во много раз,
Сонька, что живет на Молдаванке.
А затем, гордясь красотой одесситок, будут распевать эту песню по всему миру. И хоть Сонька давно превратилась в Софью Марковну, шестипудовую жительницу Австралии, песня все летит и летит над материками.
И не мудрено, что здесь, под мягким одесским солнцем, вызревают бандиты, умеющие шутить, и писатели, смотрящие на мир сквозь призму иронии и сарказма. Ибо одесситы знают, что только эти два качества помогают выжить в броуновском хаосе жизни.
К юмору и сарказму детей в Одессе приучают с детства личным примером, параллельно их образовывая.
Вот представьте: Городской сад. Месяц май. Город плывет в солнечном мареве. На шелковичных деревьях вызревают сладкие ягоды. На газоне в тени шелковиц расположилась группа подростков. Они играют в буру. Выигрывает мальчишка лет десяти. Выигрывает постоянно, его линялая майка топорщится от бумажных рублей, сунутых за пазуху. За их игрой наблюдают двое мужчин, одетых в синие костюмы и белые нейлоновые рубашки, тогда входящие в моду. На пальцах мужчин сверкают золотые перстни.
Внезапно один мужчина встает, подходит к игрокам, берет мальчика за ухо и поднимает с травы.
– Зачем я ворую? – внятно спрашивает он подростка. – Чтобы ты играл в карты? Нет, сынок, я ворую, чтобы ты имел образование. Дай сюда деньги и бегом в школу!..
Все верят в животворную силу образования: и вор, и торговец, и пролетарий, и интеллигенция. Да-да, и интеллигенция тоже. Хотя на собственной шкуре и полунищенском образе жизни испытала эту животворную силу.
Вот перед вами семья одесских интеллигентов по фамилии Рерих: отец адвокат, мать – педиатр, сын готовится идти в школу. Первый раз в первый класс.
Семья хороша всем, особенно они ценят юмор. Юмор и ирония в этой семье являются базовым отношением к жизни. В противном случае они все, не выговаривающее букву «Р», не дали бы единственному наследнику королевское имя Артур.
На вопрос, как тебя зовут, шестилетний ребенок гордо отвечает:
– Агтуг Гегих.
Как принято в еврейских интеллигентных семьях, семья уже определила будущую профессию наследника.
А что он сам?
Он стоит у окна, смотрит на улицу, где падают крупные капли августовского ливня, и, картавя, тоскливым голосом произносит:
– Все, детство кончилось… ского в школу. – Умный ребенок подсознательно чувствует, что ничего хорошего в школе его не ждет.
– Зато в школе начнется дгугая жизнь, интегесная, – обещает сыну отец. – Не заметишь, как пголетит вгемя. Потом пойдешь в унивегситет. И наши книжки тогда пгочтешь.
Отца тут же дружно поддерживают бабушка и дедушка ребенка.
Семья Рерихов смотрит на наследника, немного стыдясь. Они еще не сказали ребенку, что школа плюс университет – это совсем не быстро, это долгие пятнадцать лет, которых, кстати, не хватит, чтобы прочесть их личные книги – гордость семьи, втиснутую
– Агтугчик непгименно будет вгачем, – говорит бабушка.
– Ского в школу, – повторяет ребенок, и его глаза, скрытые очками-линзами, наполняются слезами.
Все верят в животворную силу образования. Только дети не верят. Вот и вырастают из них скептики и насмешники.
Дополнение по теме
Школа – это «бесцельно прожитые годы», за которые стыдно. Только один поход в школу радостен – первый. Для этого торжественного дня мама сшила Боре новые штаны из своей старой клетчатой шали, предварительно ее заштопав. Шаль была маловата, на настоящие брюки её не хватило, и мама сшила короткие штаны, чуть ниже колен. Ремней тогда не было, если не считать солдатских, и чтобы штаны не сваливались, к ним приделывали помочи. Помочи носили крест накрест.
Первый раз Боря шел в школу гордый и веселый. Это состояние длилась до тех пор, пока он не освоился. На полное освоение он потратил четыре года. Затем школа стала навевать на него тоску. И чем дольше, тем тоскливее. Ботаника, зоология и география вызывали усмешку, математика и история – равнодушие. А три предмета – труд, где каждый год приходилось сколачивать табуретки, военное дело, на котором всегда пьяный отставник учил колоть врага палкой, изображающей штык, и пение вызывали стойкую неприязнь. А иностранный язык вызывал ненависть. Появление этого предмета в четвертом классе взорвало мозги учеников: как можно было учить язык врагов?!.. Понятие «враг» прочно сидело в головах послевоенного поколения. Педагоги тоже относились к этому предмету с подозрением; молодую училку английского, появившуюся в школе в модном платье с воланчиками на плечиках, они за глаза называли фифой, обсуждали и осуждали. В данном случае мнения школьников и учителей полностью совпадали.
Иностранный язык изучали всего один урок в неделю, и к концу года ученики, научившись называть на английском свое имя и домашний адрес, получали пятерки. Что впоследствии позволяло всем писать в анкетах о знании английского языка со словарем.
Ложка дегтя или «везде люди живут»
Все одесские мальчишки держали голубей, и Боря мечтал о голубятне. Отец пообещал её сделать. Но тут в газетах появилось известие о врачах-убийцах. По несчастью, врачи оказались евреями, вернее, безродным космополитами. Такое неприятное совпадение. Газетные полосы запестрели требованиями рабочих коллективов предать врачей-убийц смертной казни и изгнать из страны остальных космополитов. Тогда-то Боря впервые узнал, что он тоже космополит и враг народа, которого зря не добили немцы. И стало не до голубей. По Одессе поползли слухи о предстоящем переселении евреев на Дальний восток. Бабушка принесла эти слухи домой.
Мама возмутилась:
– Полная чушь! И прошу вас, Гитль Шмулевна, не распространять подобную гадость.
Отец был менее категоричен.
– Мусенька, наша пятая графа – это божье наказание, – сказал он. – Все может быть.
– Ты эти религиозные штучки брось! – воскликнула мать. – Я член партбюро, мы получаем последние установки партии, и я бы о переселении знала. И рассуждай логично, невозможно же переселить целый город.
– Конечно, если рассуждать логично, но не всем логика под силу, – кротко сказал отец. По всему было видно, что он спорить не собирается, но мать его не переубедила.