Мемуары Муми-папы
Шрифт:
Считаю своей обязанностью – как перед самим собой, так и перед современниками и потомками – написать о нашей славной, не лишённой безрассудства юности. И мыслится мне, что многие, читая сие сочинение, в задумчивости возденут нос к небу и воскликнут: «Ну и муми-тролль!» или «Вот это жизнь!» (Ужас просто, до чего это важный и торжественный момент!) [4]
Наконец, хочу выразить горячую признательность всем, кто в своё время помог превратить мою жизнь в жемчужину, каковой она, несомненно, является, – особенно же Фредриксону, хаттифнатам и моей супруге, несравненной и неповторимой
4
Если вы дочитаете мои мемуары до конца, я бы посоветовал вам вернуться к началу и прочесть их ещё раз. (Примеч. Муми-папы.)
Глава первая,
в которой я повествую о том, как я рос, окружённый непониманием, о первом в моей жизни Происшествии, о страшной ночи в бегах и об исторической встрече с Фредриксоном
Не правда ли, куда романтичнее было бы уложить меня в маленькую изящную корзинку, выстеленную мягким мхом?!
Меж тем Хемулиха, хозяйка приюта, интересовалась астрологией (исключительно для домашних нужд) и – к чести её надо заметить – выяснила, какие звёзды господствовали на небе в тот день, когда я явился на свет. Звёзды сообщали о рождении незаурядного и одарённого муми-тролля, и Хемулиха забеспокоилась, что я доставлю ей слишком много хлопот (у гениев вообще не лучшая репутация, хотя лично меня это никогда не смущало).
Удивительная вещь – расположение звёзд! Родись я на час-другой раньше, и быть бы мне азартным картёжником; а те, кто родился на двадцать минут позже меня, обнаружили в себе неодолимое призвание играть в духовом оркестре. (Советую всем папам и мамам, прежде чем зачинать дитя, лишний раз подумать и произвести самые тщательные подсчёты.)
Как бы то ни было, когда меня достали из сумки, я трижды чихнул – причём весьма решительно. Полагаю, это что-нибудь да значило!
Хемулиха капнула мне на хвост сургуча и отпечатала на нём магическую цифру тринадцать, ибо до моего появления в приюте содержалось двенадцать найдёнышей. Все они были одинаково серьёзны, аккуратны и послушны, потому что, к сожалению, Хемулиха мыла их чаще, чем обнимала (цельность её натуры заключалась в отсутствии тонких душевных проявлений). Дорогие читатели, представьте себе муми-дом, в котором все комнаты тянутся ровными рядами, все прямоугольные и все до единой выкрашены в грязно-жёлтый цвет. Не верите? Во всех муми-домах всегда полно самых неожиданных закутков и тайных комнат, лестниц, балконов и башенок, скажете вы. Во всех, но только не в этом! Хуже того: здесь не позволялось вставать ночью,
Мне нельзя было приносить домой и держать под кроватью симпатичных букашек! Есть и мыться полагалось только в строго определённое время! А здороваясь, надо было держать хвост под углом в сорок пять градусов! Можно ли говорить об этом без слёз?!
Я частенько стоял перед маленьким зеркалом в прихожей и вглядывался в грустные голубые глаза по ту сторону стекла, пытаясь постичь тайный смысл своего существования. Спрятав мордочку в лапах, я повторял со вздохом: «Совсем один!», «О жестокий мир!», «От судьбы не уйти!» и другие печальные слова – до тех пор, пока мне не становилось легче.
Я был очень одиноким муми-ребёнком, что часто случается с талантливыми самородками. Никто меня не понимал, и меньше всех – я сам. Конечно, я видел разницу меж собой и другими муми-детьми. По большей части она заключалась в прискорбном отсутствии у них всякой пытливости ума и умения удивляться.
Я, к примеру, мог спросить Хемулиху:
– Почему всё устроено именно так, а не наоборот?
– Наоборот! – хмыкнула Хемулиха. – Ещё чего не хватало. Можно подумать, нам плохо живётся!
Она никогда ничего мне толком не объясняла, и я всё больше уверялся в том, что она просто предпочитает не думать о таких вещах. «Что и когда?» и «Кто и как?» – пустые для хемулей слова. Я спрашивал её, например, почему я – это я, а не кто-то другой.
– Это большое несчастье для нас обоих! Ты помылся? – вот что на этот важный вопрос отвечала мне Хемулиха.
Но я не отставал:
– Но почему вы, тётя, именно хемуль, а не муми-тролль?
– Мои мама и папа были хемулями, хвала распорядку, – отвечала она.
– А их папы и мамы? – не унимался я.
– И они тоже! – выкрикнула Хемулиха. – И их папы и мамы тоже, и все их мамы и папы, и так далее, и так далее без конца, а теперь иди мойся, потому что я начинаю нервничать!
– Какой ужас. Неужели они никогда не кончаются? – спросил я. – Ведь где-то же были первые папа и мама?
– Это было так давно, что уже не важно, – сказала Хемулиха. – И почему это, интересно, мы должны кончаться?
(Смутное, но навязчивое предчувствие подсказывало мне, что та цепочка мам и пап, которая имела отношение непосредственно ко мне, была не самой заурядной. Я бы не удивился, узнав, что меня нашли в пелёнке с вышитой королевской короной. Но увы! Это была лишь старая газета.)
Как-то раз мне приснилось, что, здороваясь с Хемулихой, я держу хвост под неправильным углом, а именно в семьдесят градусов. Я рассказал ей о своём приятном сне и спросил, не сердится ли она.
– Сны – чепуха, – отрезала Хемулиха.
– Как знать, – возразил я. – А что, если тот муми-тролль, который мне приснился, – настоящий, а тот, что стоит здесь, – просто сон?
– К сожалению, это не так. Ты существуешь, – вздохнула Хемулиха устало. – Всё, мне некогда! У меня от твоих вопросов голова трещит! Что из тебя вырастет в этом нехемульском мире?
– Я буду знаменит, – серьёзно объяснил я. – А ещё я построю приют для маленьких хемулят. И разрешу им есть бутерброды с патокой прямо в постели, а под кроватью держать ужей и скунсов!