Мемуары. 50 лет размышлений о политике
Шрифт:
Согласно резюме, которое дает в своих «Мемуарах» Кеннан, я высказал два основных возражения. По моим словам, ситуация действительно являлась ненормальной или абсурдной, но она была четко очерчена: каждый знал, где пролегает демаркационная линия. Когда по одну сторону «железного занавеса» что-то движется, по нашу сторону ничего не происходит. Четкий раздел Европы рассматривается, с основанием или без него, как сделка, менее опасная по сравнению с любой другой. Иначе говоря, неопределенность ситуации создала бы б ольшие опасности, чем ненормальность ситуации.
Дж. Ф. Кеннан, еще находившийся тогда на дипломатической службе, сожалел о лицемерии государственных деятелей в Бонне или в Вашингтоне, заявлявших о своем стремлении добиться объединения Германии, в то время как они охотно довольствовались статус-кво. Возмущение Кеннана еще и сегодня меня поражает. Западные государственные деятели не обладали никакими средствами, способными заставить советских
В дискуссии с Кеннаном я ограничился указанием на то, что проблема заключалась в выборе между риском, вытекающим из раздела, и риском, связанным с политикой, которая попыталась бы преодолеть сегодняшний раздел. Я добавил, что мои оценки того и другого риска побуждают меня «на сей раз, случайно и с большим сожалением, принять сторону государственных деятелей», а не сторону Кеннана.
Второе возражение касалось значимости отвода советских войск в качестве компенсации за отвод американских войск. После опыта венгерской революции 1956 года мне казалось очевидным, что советские войска без колебаний возвратились бы в оставленные ими страны, если бы под угрозой оказались их режимы, соответствующие советской идеологии. «На меня не оказал впечатления этот аргумент против моих лекционных положений, — пишет Дж. Ф. Кеннан, — ибо лично я не считал бы приемлемым соглашение об освобождении от обязательств, если бы оно содержало гарантии от подобных событий и не предусматривало санкций в случае их возникновения, но сегодня, ретроспективно, я должен признать наличие у Арона поразительнейшей интуиции, так как, выдвигая свой довод, он за десять лет до случившегося предложил классическую формулировку доктрины Брежнева, которую тот сам утвердил под ударами острого чехословацкого кризиса 1968 года. Русские, заявил Арон, сформулировали новую доктрину, которую я бы назвал „Священным Союзом“. Она заключает в себе право оказывать „бескорыстную помощь“ любому коммунистическому правительству, если ему угрожает „контрреволюция“». Мои слова, сказанные в 1958 году, не заслуживают всех тех похвал, которыми наградил их Кеннан. После венгерского испытания не надо было обладать какой-то пророческой интуицией (prophetic insigt),чтобы предугадать новую оккупацию Кремлем так называемой социалистической страны — даже если ранее он вывел оттуда свои войска — в случае вспышки там восстания, по определению — контрреволюционного, создающего риск свержения или десоветизации режима. Что меня поражает, так это вера Кеннана в русско-американское соглашение о снятии с себя обязательств. Официально такое соглашение никогда бы не было нарушено, ибо всегда нашлось бы некое «рабоче-крестьянское правительство», которое позвало бы на помощь союзников по Варшавскому пакту.
При всем том, когда перечитываешь материалы «Рейтовских чтений» сегодня, возникает еще один вопрос, касающийся американской политики 1949–1955 годов, взятой в целом, политики, которую, впрочем, внушили первоначально сами европейцы. От Атлантического альянса был совершен логический переход к организации европейской обороны, а затем к перевооружению ФРГ, следовательно, в конечном счете к кристаллизации двух военных блоков и к сохранению раздела Германии и Европы. Была ли возможна другая политика и когда сделанный выбор стал необратимым?
Перенесемся мысленно в 1949 год, когда был подписан Атлантический пакт. Западная Европа, состоявшая из побежденных или обескровленных государств, представляла собой пустоту. Советский Союз также понес огромные потери во время войны, по логике, он не должен был бы идти на риск крупного вооруженного столкновения с Соединенными Штатами — единственным из участников войны, который вышел из нее не только невредимым, но и усилился благодаря испытаниям. Советский Союз навязал свою власть и свой режим всем странам Восточной Европы: если он не встретил сопротивления, то почему должен по собственной воле остановиться? Но разве не могла бы успокоить европейцев и убедить Советский Союз отказаться от любой агрессии односторонняя гарантия, которую дали бы Соединенные Штаты в торжественной декларации, одобренной Конгрессом? Ретроспективное и малоубедительное возражение. Вспомним статьи Этьена Жильсона, речи генерала де Голля: обязательства государств, подписавших Североатлантический договор, особенно Соединенных Штатов, не были достаточно четко записаны
К этим умозрительным рассуждениям о прошлом добавим замечание, исходящее из здравого смысла, которое столь часто забывают: политика плана Маршалла и Североатлантического пакта оказалась блестящим успехом для западноевропейцев. Даже Франция, несмотря на колониальные войны, стала участником поразительного подъема Старого Континента. Скажут, может быть, что эта политика принесла в жертву жителей Восточной Европы и бросила их на произвол судьбы. Пассивность Запада в 1956 году, в момент венгерской революции, связана не с Атлантическим пактом, а с отказом американских руководителей от вмешательства. Суэцкая экспедиция Франции и Англии, начатая как раз тогда, когда венгры дали первый пример антитоталитарной революции, не облегчала задачи американской дипломатии. Но, по всей видимости, американцы не действовали бы иначе, если бы французы и англичане не ввязались в это бессмысленное предприятие. Начиная с 1956 года, несмотря на болтовню о политике «освобождения», заменяющей политику «сдерживания», американские руководители не предполагали обращаться к военным средствам ради поддержки диссидентов или повстанцев, поднимавшихся против советского режима на востоке Европы. Как и во времена завершения религиозных войн, политическая карта совпадала с картой идеологической: к востоку от демаркационной линии царствовал марксизм-ленинизм, к западу — идея либеральной демократии.
Я считаю поворотным 1955 год, ибо именно тогда сформировались две военные коалиции; можно было бы выбрать в качестве рубежа 1956 год, отмеченный восстанием венгров, франко-английской экспедицией, советско-американским сговором, когда каждая из великих держав, по крайней мере по видимости, стала призывать своих союзников к порядку. Венгрия теряла всякую надежду освободить себя при помощи силы, Великобритания — все иллюзии относительно того, что она еще входит в число великих держав.
Не сожалеют ли люди Запада сегодня, более четверти века спустя, о решениях, принятых в период между 1949 и 1955 годами и сформировавших мир, в котором мы еще продолжаем жить? Если они вспомнят о «тридцати славных годах», времени беспрецедентного экономического развития, то почему им следовало бы обвинять себя в ослеплении? Тридцать лет успеха оправдывают политические решения. Состояние Атлантического пакта или Запада четверть века спустя после кристаллизации двух военных блоков в Европе не является обвинением против деятельности созидателей — Трумэна, Ачесона, Эйзенхауэра, а по другую сторону Атлантики, у нас, — Жана Монне, Робера Шумана, Аденауэра, де Гаспери. Можно упрекать американцев за то, что они ничего не попытались предпринять ради «освобождения» Восточной Европы тогда, когда обладали явным военным превосходством, но европейцев в ту эпоху страшила воинственность, а не пассивность их защитника. В остальном же события, питающие сегодняшний пессимизм, ни в чем не вытекают из выбора, сделанного во время «холодной войны». Ни война во Вьетнаме, ни Уотергейт, ни советское сверхвооружение, ни ослабление американских оборонных усилий не были обусловлены планом Маршалла, Североатлантическим пактом или перевооружением ФРГ.
Сразу же после «Рейтовских чтений» я получил от Дж. Ф. Кеннана весьма дружеское письмо, несколько отрывков из которого привожу (письмо было написано от руки, вероятно, автор о нем забыл).
«Я только что получил от „Конгресса…“ ваш отзыв на „Рейтовские чтения“ и спешу сообщить, сколь глубоко я вам признателен ( deeply appreciative).Из всех откликов на мои лекции ваш является самым продуманным, самым разумным и самым проницательным; вы единственный из моих друзей и знакомых поняли дух, которым были наполнены эти лекции; вы подошли к их обсуждению так, как я бы этого хотел.
Мне не кажется, что русские выиграли бы больше, чем Запад, от взаимного отвода [войск]. В политическом плане — безусловно нет; что же касается вооруженных сил, то русские являются в конечном счете сильнейшими.
Как мне представляется, частью соглашения должна быть договоренность о том, что всякий новый ввод вооруженных сил той или другой стороной в какую-либо часть территории, ранее освобожденной от их присутствия, возвращал бы противоположной стороне прежние права на военное присутствие там, где она ныне находится. Я полагаю, далее, что в случае советской военной интервенции в Польшу или в Венгрию должно было бы произойти немедленное возвращение Соединенных Штатов в Западную Германию.
Мне думается, что многие люди на Западе не представляют себе, в какой степени на русских, принимавших решения в Венгрии, оказали влияние три фактора:
1. Присутствие и близость американских войск в Европе.
2. Опасение того, что венгры не только выйдут из Варшавского пакта, но и в конце концов попросят принять их в Атлантический альянс.
3. Тот факт, что они, русские, уже на самом деле осуществляли оккупацию страны на законной основе, происхождение которой западные державы никогда не ставили под вопрос; таким образом, угроза ее выхода из Варшавского пакта показалась им прямым вызовом их правам на оккупацию, прямым вызовом их политическому и военному престижу.