Мемуары

Маннергейм Карл Густав Эмиль

Я же считал, что нам тем или иным образом следовало бы согласиться с русскими, если тем самым мы улучшим отношения с нашим мощным соседом. Я разговаривал с министром иностранных дел Эркко о предложении Штейна, но уговорить его мне не удалось. Я также посетил президента и премьер-министра Каяндера, чтобы лично высказать свою точку зрения. Заметил, что острова не имеют для Финляндии значения, и, поскольку они нейтрализованы, у нас отсутствует возможность их защиты. Авторитет Финляндии, по моему мнению, также не пострадает, если мы согласимся на обмен. Для русских же эти острова, закрывающие доступ к их военно-морской базе, имеют огромное значение, и поэтому нам следовало бы попытаться извлечь пользу из тех редких козырей, которые имеются в нашем распоряжении.

Моя точка зрения понимания не встретила. Мне ответили, в частности,

что правительство, которое решилось бы предложить что-либо похожее, тут же было бы вынуждено уйти в отставку и что ни один политик не был бы готов таким образом выступить против общественного мнения. На это я ответил, что если действительно не окажется человека, который бы во имя такого жизненного для государства дела рискнул своей популярностью в народе, то я предлагаю себя в распоряжение правительства, ибо уверен в том, что люди поймут мои честные намерения. Я пошёл ещё дальше, заметив, что Финляндии было бы выгодно выступить с предложением об отводе от Ленинграда линии границы и получить за это хорошую компенсацию. Уже тогда, когда Выборгская ляни [29] в 1811 году снова присоединилась к Финляндии, многие придерживались мнения, что граница проходит слишком близко к Петербургу. Так думал, в частности, министр — государственный секретарь Ребиндер, и, как я часто слышал дома, отец моего деда государственный советник С. Е. Маннергейм стоял на той же точке зрения.

29

Ляни — административная единица в Финляндии. (Прим. перев.)

Я серьёзно предупредил, чтобы посол Штейн не уезжал в Москву с пустыми руками. Однако так и произошло. 6 апреля он покинул Хельсинки, не решив порученной ему задачи.

Парламент не информировали о цели визита Штейна. О недальновидном сокрытии этого факта можно только сожалеть.

Помимо приостановления московских торговых переговоров прекращение политических контактов привело к тому, что Советский Союз отказался от одобрения пересмотра договора об Аландских островах, и этот вопрос полностью заморозили. Когда вопрос о пересмотре этого договора обсуждали в Лиге наций в мае 1939 года, советское правительство дало понять, что оно надеется на сохранение статус-кво на Аландах. В одном из выступлений 31 мая Молотов пошёл ещё дальше: если архипелаг будет инженерно укрепляться, сказал он, то у Советского Союза появится ещё большая причина принять в этом участие, чем у Швеции.

Когда Советский Союз выложил карты на стол, правительство Швеции заняло уклончивую позицию в вопросе о Стокгольмском плане. Многие наверняка догадывались, что само сопротивление Советского Союза демонстрировало, сколь обоснован на самом деле был этот замысел и сколь важным было бы его осуществление. Круги, близкие к премьер-министру Швеции, думали, однако, по-иному, и в июне шведское правительство отозвало из риксдага своё предложение, объяснив это тем, что вопрос будет рассмотрен на чрезвычайной сессии. Этим был нанесён смертельный удар по планам укрепления Аландских островов. Советский Союз испытал прочность сотрудничества северных стран и мог теперь делать из этого свои выводы.

Государственное руководство Финляндии не учло некие очень благодарные обстоятельства и тем самым утратило открывающуюся перед ним возможность. Для укрепления позиции Финляндии от надвигающейся бури было два естественных пути: с одной стороны, политическое и военное сотрудничество со Швецией, а с другой — такое сближение с Советским Союзом, которое уменьшило бы его подозрительность. С начала года в связи с общим обострением ситуации эта подозрительность стала ещё большей, когда Германия начала войну нервов с Польшей, а также захватила Чехословакию и Мемель.

Поведение нашего правительства, как представлялось, базировалось на вере в то, что цель внешней политики Финляндии может быть достигнута без таких уступок, и всё же условием сотрудничества Финляндии и Швеции явилось упрочение финско-советских отношений. Правительство могло бы попытаться, вступив в переговоры со Швецией, добиться согласия Советского Союза на первый шаг в развитии общей обороны северных стран, что, судя по всему, было бы предпосылкой некоторого успеха без очень больших пожертвований. Советское правительство в принципе,

возможно, и не стало бы препятствовать ориентированию Финляндии на Скандинавию, как и осуществлению Стокгольмского плана, как заверяла посол СССР в Стокгольме госпожа Коллонтай. В переговорах о требованиях Советского Союза нам удалось устранить опаснейший момент — так называемую проблему военной взаимопомощи. Финское государственное руководство свободно могло предложить новые темы для переговоров, которые могли бы послужить делу укрепления нашей безопасности, например, новые формы солидарности между Швецией и Финляндией, и которые могло бы одобрить советское правительство. Опасно было терять время, поскольку период 1938–1939 годов был благоприятным для переговоров, но недолгим, ибо Советский Союз чувствовал, что западные страны отвернулись от него, а со стороны Германии исходила угроза. Но времени на ожидание у нас было, его хватало, чтобы руководство страны успело осознать, что свои позиции можно укрепить и с помощью уступок и что упрямый в конце концов проигрывает. Когда 4 мая 1939 года Литвинова сменил Молотов и Кремль приступил к секретным контактам с Германией, возможности Финляндии выскользнули у нас из рук.

То обстоятельство, что Финляндия в мае 1939 года отвергла, подобно Швеции и Норвегии, предложенный Германией пакт о ненападении, в глазах русских не являлось полноценной гарантией нашего нейтралитета. Это мероприятие лишь ухудшило прохладные отношения Финляндии с Германией. Едва ли можно было назвать целесообразным тот факт, что правительство уже несколько лет демонстративно подчёркивало свою антигерманскую позицию. По собственной причине мы оказались в ситуации, ограничивавшей свободу наших действий на внешнеполитической арене. Едва ли мы располагали резервами, чтобы можно было идти на обострение отношений как с Германией, так и с Советским Союзом. Я неоднократно подчёркивал это в беседах с руководством страны.

Но мне отвечали: если острова Финского залива и были бы переданы, русские осенью 1939 года выдвинули бы новые требования. Не хочу утверждать противного, но наша позиция была бы, несомненно, крепче, если бы мы в апреле 1939 года сумели правильно воспользоваться ситуацией, и, прежде всего, добились бы сотрудничества между Финляндией и Швецией на основе Стокгольмского плана. В этом случае Финляндия, пожалуй, не одна сидела бы в Кремле за столом переговоров, и можно полагать, что опытная шведская дипломатия могла бы оказать благоприятное воздействие на их ход.

Весной главными заботами совета обороны были Аландские острова и морская оборона. В правительство поступило предложение о выделении дополнительно 36 миллионов марок для решения насущных потребностей военно-морских сил. Далее был рассмотрен вопрос о пополнении ВМС личным составом, предложения по которому не успели передать в качестве приложения к первоначальному плану основных затрат. По инициативе совета обороны в ноябре 1938 года был сформирован специальный комитет для уточнения того, что в ближайшее время потребуется для ВМС, и первое его заключение, касающееся новых закупок для флота, уже было подготовлено. Следующая проблема, которую совет должен был рассмотреть, — это приведение в надлежащий порядок береговой артиллерии, и, наконец, последнее — строительство военно-морской базы в Пансио близ Турку. Новая программа строительства ВМС, рассчитанная на восемь лет, помимо упомянутого выше предусматривала строительство одного корабля прикрытия, четырёх миноносцев и двадцати четырёх торпедных катеров. Кроме того, был разработан альтернативный пятилетний план. Заключение по этим вопросам совет обороны передал правительству в мае 1939 года, но быстрое развитие событий не позволило полностью решить это дело до начала войны.

Весной 1939 года Финляндия, вынужденная развитием событий, превращавшим Балтийское море в «горячую точку» международной политики, намеревалась перебросить на Аланды свои первые воинские части. Ситуация представлялась столь опасной, что я предложил отложить демобилизацию того возрастного контингента, который должен был покинуть армию в апреле. Предложение было осуществлено лишь относительно Ууденманнского полка, который на короткое время был переведён на военное положение. Я просил правительство рассмотреть также вопрос о привлечении нескольких сот резервистов морской обороны на чрезвычайные учебные сборы, чтобы впоследствии можно было привести в боевую готовность линкоры береговой службы.