Мемуары

Головина Варвара Николаевна

Так как я появилась при дворе только в январе, я не была свидетельницей ни приезда принцесс Кобургских в октябре месяце, ни их отъезда, ни обращения в православную веру и помолвки принцессы Юлии с Великим Князем Константином, но одна особа, вполне достойная доверия и присутствовавшая при всем этом, сообщила мне подробности, описываемые мною здесь.

Великая Герцогиня Кобургская приехала в Петербург вместе с тремя дочерьми: принцессой Софьей, принцессой Антуанеттой — впоследствии она была замужем за принцем Александром Виртембергским и провела большую часть своей жизни в России — и с принцессой Юлией. Они появились в первый раз на одном из концертов Эрмитажа. Императрица и

двор отправились туда раньше, и придворные из любопытства стояли толпой у двери, через которую должны были войти иностранные принцессы. Наконец они появились, и смущение, испытываемое бедной герцогиней, попавшей к самому большому и блестящему двору Европы, не сделало более благородными ее мало изящные манеры. Три девушки тоже были очень смущены, но все они были более или менее хороши лицом. Молодость уже сама по себе может вызвать участие.

Впрочем, это смущение скоро прошло, в особенности у младшей, которая через два дня, находясь на балу в Эрмитаже, подошла к Великой Княгине Елизавете, взяла ее за кончик уха и сказала ей по-немецки ласкательное слово, в переводе означающее: душенька. Эта наивность удивила Великую Княгиню, но доставила ей удовольствие. В общем, приезд и пребывание принцесс в Петербурге были очень приятны Великой Княгине. Прошло слишком мало времени, как она покинула свою родину и семью, чтобы она перестала скучать о них, и, хотя приехавшие принцессы ничем не напоминали ей родных, все-таки она могла по крайней мере говорить с ними о незначительных подробностях, с вопросом о которых можно обратиться только к соотечественникам, и слышать от них выражения, самый звук которых напоминал ей ее детство.

Во время пребывания принцесс Кобургских в Петербурге было много праздников и балов, и, между прочим, был большой маскированный бал при дворе, памятный для Великой Княгини Елизаветы тем, что он вызвал единственный случай, когда Государыня выразила ей свое неудовольствие. Известная мадам Лебрен незадолго перед этим приехала в Петербург. Костюмы на ее портретах и картинах произвели революцию во вкусах. В то время начинала проникать склонность к античному, и графиня Шувалова, способная к увлечениям юности всем, что было ново и шло из-за границы, уговорила Великую Княгиню одеться на маскированный бал по рисункам мадам Лебрен. Великая Княгиня охотно и легкомысленно уступила, не подумав, понравится ли это или нет Государыне, полагая, что графиня Шувалова не может предложить ничего такого, что было бы не угодно Ее Величеству. Туалет был придуман и исполнен мадам Лебрен, и Великая Княгиня появилась на бал довольная и уверенная в > одобрении, которое вызовет ее костюм.

Дворы Великих Князей и двор Государыни отправлялись на подобные балы отдельно, так что Великий Князь Александр с супругой давно уже были на балу, в. н. половина

когда они встретили в одной из зал Императрицу. Великая Княгиня Елизавета подошла к ней, чтобы поцеловать руку, но Государыня молча посмотрела на нее и не дала ей руку, что поразило Великую Княгиню. Она скоро догадалась о причине этой строгости и жалела о той легкости, с которой она согласилась заплатить дань общему безумству. На следующий день Императрица сказала графу Салтыкову, что она была недовольна туалетом Великой Княгини, и обходилась с ней холодно в продолжение двух или трех дней,

У Императрицы было решительное отвращение ко всему преувеличенному и претенциозному, и она доказывала это при всяком случае; было вполне естественно, что она была шокирована, увидав признаки этих двух неприятных недостатков в своей внучке, которую она любила во всех Отношениях и желала, чтобы она служила примером для других.

Герцогиня Кобургская не сумела снискать любовь Государыни. Ее Величество редко виделась с ней в интимном кругу, и по истечении трех недель стали торопить Великого Князя Константина сделать выбор.

Я думаю, что ему было бы приятнее не делать никакого

выбора, так как он вовсе не хотел жениться. Но наконец он решился и остановился на принцессе Юлии. Эта бедная молодая принцесса вовсе не казалась довольна судьбой, ожидавшей ее. Едва просватанная за Великого Князя Константина, она подвергалась грубостям с его стороны и нежности, тоже очень походившей на дурное обращение.

Принцесса Юлия была отдана на попечение г-жи Ливен¹⁾, гувернантки Великих Княжон. Частью она брала уроки вместе с ними, также вместе обедала и выходила; и с ней обращались так строго, как она к этому до сих пор не привыкла. Она утешалась от этого временного стеснения с Великим Князем Александром и Великой Княгиней Елизаветой. Последняя отдавала ей все время, которое она могла уделить, и между ними вполне естественно завязалась дружба. В средине зимы Великий Князь Константин приходил завтракать к своей невесте ежедневно в десять часов утра. Он приносил с собой барабан и трубы и заставлял ее играть на клавесине военные марши, аккомпанируя ей на этих шумных инструментах. Это было единственное изъявление любви, которое он ей оказывал.

Он ей иногда ломал руки, кусал ее, но это было только прелюдией к тому, что ее ожидало после свадьбы.

В январе месяце я появилась при дворе и была представлена принцессе Юлии. Ее свадьба с Великим Князем была отпразднована в феврале 1796 года. Она получила имя Великой Княгини Анны. В день свадьбы был большой бал и иллюминация в городе. Их отвезли в Мраморный дворец, находившийся недалеко от Государыни, на берегу Невы. Императрица подарила Мраморный дворец Великому Князю Константину. Думали, что для него будет устроен Шепелевский дворец, примыкавший к Зимнему, но его поведение, когда он почувствовал себя на свободе, доказало, что за ним был нужен строгий надзор. Немного спустя после свадьбы он забавлялся в манеже мраморного дворца тем, что стрелял из пушки, заряженной живыми крысами. И Государыня, возвратясь в Зимний дворец, поместила его в боковых апартаментах Эрмитажа.

Великой Княгине Анне было тогда четырнадцать лет, у нее было очень красивое лицо, но она была лишена грации и не получила воспитания; она была романтична, что становилось еще опаснее от полного отсутствия принципов и образования. Она обладала добрым сердцем и природным умом, но все представляло опасность для нее, потому что у нее не было ни одной из тех добродетелей, которыми преодолевают слабости. Ужасное поведение Великого Князя Константина еще более сбивало ее с толку. Она стала подругой Великой Княгини Елизаветы, которая была бы способна содействовать подъему ее души, но обстоятельства и ежедневные события, все более и более тягостные, едва давали ей опомниться самой.

Я должна бы раньше упомянуть о приезде двух братьев князей Чарторижских²⁾. К несчастью, они играли слишком заметную роль, чтобы не поместить их в мои Воспоминания. Они часто приходили ко мне. Старший был сдержан и молчалив, у него изящный вид, серьезное лицо и выразительный взгляд. У него лицо страстного человека. Младший очень оживлен, горяч и много французского в манерах. Великий Князь Александр сразу полюбил их. Спустя несколько месяцев после их приезда они были назначены камергерами. Императрица отличала их ради их отца, который был одним из замечательных людей своей страны. Поляк в душе, он далеко не стоял за нас. Ее Величество старалась покорить его, обращаясь хорошо с его детьми.

Переехали в Царское Село. Великие Княгини все более сближались друг с другом. Их дружба пока еще не оказывала влияние на доверие Великой Княгини Елизаветы ко мне, Наоборот, она даже хотела, чтобы ее невестка подружилась со мной, но это было невозможно. Характер Великого Князя Константина не допускал никакого сближения с его женой, и полный контраст, который я находила между нею и прелестной, как ангел, Великой Княгиней Елизаветой, не поощрял меня к этому.

<