Мемуары
Шрифт:
На этом вечере она была с веером в руках, чего я раньше у нее никогда не видала. Она держала его так странно, что я не могла удержаться, чтобы не смотреть на нее. Она это заметила.
— На самом деле я думаю, — сказала мне Ее Величество, — что вы смеетесь надо мной.
— Должна признаться Вашему Величеству, — отвечала я, — что никогда я не видала, чтобы более неловко держали веер.
— Правда, — продолжала она, — что у меня немного вид Нинет при дворе, но Нинет очень пожилой.
— Эта рука, — сказала
Были также балы у австрийского посланника, графа Кобенцля, и у вице-канцлера графа Остермана на даче.
Я приведу здесь копию некоторых бумаг, писанных собственноручно Государыней и Королем Шведским. Они мне были вручены немного спустя после смерти Екатерины II.
«Двадцать четвертого августа шведский король, сидя со мной на скамейке в Таврическом саду, попросил у меня руки Александры. Я сказала ему, что он не может ни просить у меня этого, ни я его слушать, потому что у него есть обязательства к принцессе Мек-ленбургской. Он уверял меня, что они порваны. Я сказала ему, что я подумаю. Он попросил меня выведать, не имеет ли моя внучка отвращения к нему, что я и обещалась сделать и сказала, что через три дня дам ему ответ. Действительно, по истечении трех дней, переговорив с отцом, с матерью и с девушкой, я сказала графу Гага на балу у графа Строганова, что я соглашусь на брак при двух условиях: первое, что мек-ленбургские переговоры будут совершенно закончены; второе, что Александра останется в религии, в которой она рождена и воспитана. На первое он сказал, что это не подвержено никакому сомнению; относительно второго он сделал все, чтобы убедить меня, что это невозможно, и мы разошлись, оставаясь каждый при своем мнении».
«Это первое упорство продолжалось десять дней, но все шведские вельможи (excellences) не разделяли мнения короля. Наконец, я не знаю как, им удалось убедить его. На балу у посланника он сказал, что устранили все сомнения, которые возникли в его душе относительно вопроса о религии. И вот, все казалось улаженным. Ожидая, я составила записку №1, и, так как она была у меня с собою в кармане, я передала ее ему, говоря: «Я вас прошу прочесть внимательно эту записку; она вас утвердит в добрых намерениях, которые я у вас нахожу сегодня». На следующий день, на фейерверке, он поблагодарил меня за записку и сказал мне, что его огорчает только одно, что я не знаю его сердца. На балу в Таврическом дворце шведский король сам предложил матери обменяться кольцами и устроить обручение. Она сказала мне это: «Я говорила с регентом, и мы назначили для этого четверг. Условились, что оно будет совершено при закрытых дверях, по обряду греческой церкви»«.
«Пока же договор обсуждался между министрами. В него входила статья о свободном отправлении религии, и она вместе с остальным текстом договора должна была быть подписана в четверг. Когда же прочли его уполномоченным министрам, оказалось, что этой отдельной статьи там не было. Наши спросили у шведов, что они с ней сделали. Они ответили, что король оставил ее у себя, чтобы переговорить со мной об ней. Мне сделали донесение об этом случае. Было пять часов вечера, а в шесть часов было назначено обручение. Я сейчас же послала к шведскому королю узнать, что хочет он мне сказать по этому поводу, потому что перед обручением я его не увижу, а после будет слишком поздно отступать. Он послал мне устный ответ, что будет говорить со мной об этом».
«Нисколько не удовлетворенная этим ответом, я, чтобы сократить, продиктовала графу, Маркову записку №2, для того чтобы, если король подписал бы этот проект удостоверения, я могла бы вечером сделать обручение. Было семь часов вечера, когда посланный был отправлен; в девять часов граф Марков возвратился с запиской № 3, писанной рукою короля и подписанной, где вместо ясных и определенных выражений, предложенных мною, находились смутные и неопределенные. Тогда я приказала сказать, что я больна. Остальное время, проведенное ими здесь, прошло в ходьбе туда и обратно. Регент подписал и утвердил договор таким, каким он должен быть. Король должен был утвердить его через два месяца» когда он будет совершеннолетним. Он послал его на обсуждение своей консистории».
№ 1 —
«Согласитесь ли вы со мной, дорогой брат, что не только в интересах вашего королевства, но и в ваших личных интересах заключить брак, о желании вступить в который вы мне говорили?»
«Если Ваше Величество согласнас этим и убеждено в этом, почему же тогда религия является препятствием его желаниям?»
«Пусть Ваше Величество позволит мне заметить* что даже епископы не находят ничего сказать против его желаний и изъявляют усердие в устранении сомнений по этому поводу».
«Дядя Вашего Величества, его министры и все, кто благодаря долгой службе, привязанности и верности имеют право на доверие, сходятся в мнении, что в этой статье нет ничего противного ни совести, ни спокойствию его царствования».
«Наши подданные, далекие от порицания этого выбора, будут восторженно приветствовать его, благословлять и обожать вас, потому что вам они будут обязаны верным залогом их благополучия и общественного и частного спокойствия».
«Этот же выбор, осмелюсь сказать это, докажет доброту вашего суждения и рассудка и вызовет одобрение вашей нации».
«Предоставляя вам руку моей внучки, я испытываю глубокое убеждение, что я делаю вам самый драгоценный подарок, который я могу сделать и который может лучше всего убедить вас в правдивости и силе моей нежности и дружбы к вам. Но, ради Бога, не смущайте ни ее счастья, ни вашего, примешивая к нему совершенно посторонние предметы, о которых было бы самое умное, если бы вы предписали глубокое молчание себе и другим, иначе вы откроете доступ неприятностям, интригам и шуму без конца».
«По моей, известной вам, материнской нежности к внучке вы можете судить о моей заботливости об ее счастии. Я не могу не чувствовать, что тотчас же, как она будет соединена с вами узами брака, ее счастье будет неотделимо от вашего. Могла ли бы я согласиться на брак, если бы видела в нем малейшую опасность и неудобство для Вашего Величества и если бы, наоборот, я не находила в нем все, что может обеспечить ваше счастье и счастье моей внучки?»
«К стольким доказательствам, собранным вместе и которые должны повлиять на решение Вашего Величества, я прибавлю еще одно, заслуживающее наибольшего внимания Вашего Величества. Проект этого брака был задуман и взлелеян блаженной памяти покойным Королем, вашим отцом10). Я не буду приводить свидетелей относительно этого признанного факта ни из числа ваших подданных, ни из моих, хотя их очень много, но я назову только французских принцев и дворян их свиты, свидетельство которых, тем -we менее, подозрительно, что они совершенно нейтральны в этом деле. Находясь в Спа вместе с покойным королем, они слышали, как он часто говорил об этом проекте, как об одном из наиболее близких его сердцу, и исполнение которого самым лучшим образом могло закрепить доброе согласие и дружеские отношения между двумя домами и государствами».
«Итак, если этот проект является мыслью покойного короля — вашего отца, как мог этот просвещенный и полный нежности к своему сыну государь задумать то, что повредило бы Вашему Величеству в глазах его народа или уменьшило бы к нему любовь его подданных? Что этот проект был результатом долгого и глубокого размышления, слишком доказывается всеми его поступками. Едва укрепив власть в своих руках, он внес в сейм торжественный закон о терпимости ко всякой религии, чтобы навсегда рассеять в этом отношении весь мрак, порожденный веками фанатизма и невежества, и который было бы неразумно и недостойно похвалы воскрешать в настоящее время. На сейме он еще более открыл свои намерения, обсуждая и решая с наиболее верными из своих подданных, что в случае брака его сына и наследника соображения о блеске дома, с которым он может породниться, должны брать верх над всем остальным и что различие религий не внесет никакого препятствия».