Мемуары
Шрифт:
Я любила по вечерам сидеть на крыльце, любуясь закатом солнца. Воспоминания осаждали меня, и самым чувствительным из них было воспоминание о Великой Княгине Елизавете, которая всегда была и будет для меня самым священным лицом.
Тихий прекрасный вечер дает отдых душе, позволяющий нам видеть то, что ускользает от нас во время волнения и беспокойства. Я мысленным взором окидывала прошедшее величие, все обстоятельства своей дружбы с Великой Княгиней. Я оплакивала ту, которая осыпала меня милостями, потому что ей я обязана тем, что я узнала и полюбила того, кого я всегда буду любить.
Чувство
Высокое положение монарха не допускает никакой связи между ним и подданными, но я позволю себе заметить, что в этом суждении забывают про душу и сердце, которые уничтожают расстояние, сохраняя уважение. Сердце истинного верноподданного требует только справедливости, т.е.. мнения, но мнения, высказанного открыто. С печалью переносишь слабость в государе; ей предпочитают строгость. Надо, чтобы было возможно опереться на то, что представляет нашу гарантию и силу.
Здесь следует упомянуть о приезде принцессы де Тарант, герцогини дела Тремуй, во время пребывания двора в Петергофе. Она дочь герцога Шастильона, пэра Франции и последнего в роде. Она была статс-дамой несчастной королевы Франции и даже принесла себя в жертву привязанности и преданности своим государям. Император и его супруга познакомились с ней во время путешествия в Париж1). Они часто встречали ее у ее бабушки, герцогини де Лавальер. Мужество и выдающиеся чувства, проявленные принцессой де Тарант в несчастье, еще более увеличили уважение и участие, которые она вызвала у Их Императорских Высочеств. После того как она вышла из тюрьмы, ее принудили бежать в Лондон, чтобы избежать смерти. Король и королева были уже в Тампле, принцесса де Тарант, не видя возможности разделить их судьбу, согласилась покинуть на некоторое время Францию. Но когда она пожелала вернуться, декретом был воспрещен всем эмигрантам въезд во Францию. Она терпела бедность и несчастья. Смерть ее государей превысила меру ее горя. Она находилась в Лондоне уже пять лет, когда Император Павел и Императрица Мария, вступив на трон, пригласили ее, в самых ласковых выражениях, приехать в Россию, предлагая и обещая ей письменно пожаловать имение, где она могла бы спокойно жить со своим семейством.
Принцесса де Тарант собиралась было отклонить это предложение, как бы выгодно оно ни было. Она не хотела расстаться с черным платьем, так хорошо подходившим к вечному трауру ее души, и вполне удовлетворялась пенсией (около 2000 руб.), назначенной ей три года тому назад королевой Неаполитанской. Но польза, которую могли извлечь ее сестра и ее семья из предложения Государя, распространявшегося и на них, склонили ее к путешествию в Россию, и она отправилась, не имея другого обеспечения в руках, кроме записки Императрицы, и не прося ничего.
Ее семья была знакома Их Величествам, которые тайно помогали ей, когда Государь еще был Великим Князем. Принцесса де Тарант, жившая просто в Лондоне, вдали от света, решилась на новую жертву и приехала в Кронштадт после семнадцатидневного путешествия за несколько дней до Петергофского праздника.
Ее
Некоторые из придворных рассказали нам подробности ее приема, наделавшего большого шума. Она приехала в воскресенье в час дня, и после обеда ее провели в кабинет Их Величеств, принявших ее особенно милостиво. Императрица приколола ей маленькую кокарду ордена Св. Екатерины, недавно учрежденного и шефом которого она была. Весь понедельник и вторник за ней ухаживали, делали ей полезные подарки, очень деликатно предложенные. Принцесса де Тарант стала лицом, сосредоточившим на себе все взоры. В среду мы отправились на именины Государыни. Все дамы перед обедней собирались в особой комнате рядом с коридором, ведущим в церковь. Все ожидали двор с удвоенным нетерпением, чтобы увидеть принцессу де Тарант. Ее благородный и печальный вид поразил всех и тронул меня до глубины души. После обедни она была назначена фрейлиной и получила портрет.
На следующий день двор возвратился в город, в Таврический дворец. Император посадил ее за ужином рядом с собой, был очень внимателен к ней и говорил с ней о Франции с живым интересом. Это внимание и удовольствие, которое он, казалось, находил в разговоре с ней, возбудили беспокойство и подозрение в склонном к интригам и ограниченном уме князя Александра Куракина. Он вообразил, что Император может привязаться к ней и отослать м-ль Нелидову. Он поспешил передать последней свои услужливые и низкие наблюдения. Нелидова ухватилась за идею заняться новой интригой и поспешила сказать об этом Государыне, ревность которой легко было возбудить. Они добились того, что предубедили Императора против принцессы. Последняя, ничего не подозревая, отправилась на следующий день в Таврический дворец, чтобы ехать вместе с двором в общежитие. Появились Их Величества. Государыня подошла и разговаривала с графиней. Шуваловой, находившейся рядом с госпожой де Тарант, осмотрела ее с ног до головы и повернулась к ней спиной, когда та сочла себя обязанной обратиться к Государыне с несколькими словами. Император даже не взглянул на нее.
Эта внезапная перемена удивила и смутила госпожу де Тарант. Плещеев, в добром сердце которого она вызвала участие, подошел к ней немного погодя, когда все приехали в общежитие, и предупредил ее, что она находится в самой большой немилости и что ее не пригласят в Павловск, куда двор должен был возвратиться в этот же день. Он попросил ее, из уважения к Государю, не попадаться ему на дороге, когда он будет уходить.
Так окончилась милость, продолжавшаяся четыре дня. Результатом обещаний была пенсия от Государя в 3000 рублей и 1200 рублей от Государыни, назначенная на все время пребывания г-жи де Тарант в России.
Немного спустя после Петергофского праздника Император отплыл в Ревель. Императрица, хотя и была три месяца беременной, пожелала принять участие в путешествии. Нелидова и Протасова сопровождали ее. Великая Княгиня и многочисленная свита из мужчин последовали за их Величествами. Император и лица, наиболее приближенные к нему, поместились на фрегате «Эммануил», рассчитанном на большое общество, и с такой роскошью, какую трудно было ожидать встретить на корабле. Этот фрегат входил в состав эскадры, где на других кораблях была размещена остальная свита.