Мемуары

Рифеншталь Лени

Другой пассаж гласил:

Мы в первый раз серьезно поговорили о Лени. До сих пор он только улыбался, если я хотела что-то о ней выведать, но сегодня сказал: «Она великий творец и значительный человек». А по мне все равно, если, впрочем, она оставит его в покое. «Как женщина Лени мне безразлична», — утверждал он, и теперь я ему верю. Между ними нет интимных отношений. Я спросила, красивое ли у нее тело. «Да, — молвил он, подумав, как будто только что это осмыслил. — У нее красивое тело, но она не грациозна и не нежна, как ты, однако она — сама страсть. А это меня всегда отталкивает». Но мне мучительно интересно: имели ли они связь? Узнаю ли я это? Мне, конечно, он не намерен предоставлять власть над собой, а я от него никогда ничего не хочу и не собираюсь просить. Я, вероятно, самая удобная возлюбленная из всех, какие у него есть.

Еще один абзац:

Лени всегда строила из себя персону крайней важности, и кто не знает о ее амбициях, тот верит, что это действительно так. На съемках

ее окружали примерно тридцать мужчин с кинокамерами. Все они были превосходно одеты, словно только что вышли из ателье. Я ненавижу таких людей. Она ничего другого не умеет, как только очаровывать своими четырьмя буквами, [382] но и благодаря этому можно стать знаменитой. Я бы все отдала, чтобы узнать, действительно ли она танцевала обнаженной в Бергхофе. По отношению ко мне она всегда приветлива, но, вероятно, равнодушна. Ей важно, чтобы окружающие верили: у нее интимная связь с фюрером. Она дурно влияет на его решения по так называемым вопросам культуры. Слава Богу, он ее высмеивает, если она говорит о политике. Не хватало еще, чтобы было по-другому.

382

Четырьмя буквами… — Имеется в виду, безусловно, имя Рифеншталь — Лени.

Эти провокационные тексты, опубликованные не только во Франции, но и в других странах, опорочили меня на десятилетия, вследствие чего я не могла больше работать как кинорежиссер. Даже заключение суда, подтвердившее фальсификацию дневника, оказалось не в состоянии загладить уже нанесенный мне вред.

Тренкер никак не отреагировал ни на процесс, ни на все тяжкие обвинения, ни на вынесенный приговор. Он в течение пяти лет не показывался в Германии. Только в октябре 1953 года в «Мюнхнер иллюстрирте» появилось его сообщение под заголовком: «Мое сердце всегда принадлежало Тиролю». Предполагая, что за те годы, пока его не было в Германии, афера с дневником быльем поросла, он попробовал отречься от гнусной фальшивки. Истинного сочинителя лжедневника Евы Браун, кроме него, знали немногие, но предпочли помалкивать.

Денацификация

Приговор суда оказался очень важен и для Судебной палаты. Первое слушание моего дела состоялось 1 декабря 1948 года в Филлингене, в Шварцвальде. После многочасовых напряженных дискуссий я получила свидетельство комитета следователей о том, что всегда принадлежала к группе «не нарушивших закон»: «После тщательно проведенного расследования не было установлено никаких политических деяний. Упомянутая не являлась членом НСДАП, не числилась ни в одном из ее филиалов».

После вынесения данного приговора б июля 1949 года мне надлежало пройти еще одну многочасовую процедуру. На сей раз не в Виллингене, а в Судебной палате Государственного комиссариата по политической чистке Бадена, расположенной во Фрайбурге. Допрос, на котором я присутствовала совершенно одна и без помощи адвоката защищала себя, длился целый день. Мне пришлось давать объяснения по поводу каждого циркулирующего слуха. Вечером был оглашен приговор. Единогласно: «Не нарушившая закон».

В обосновании значилось:

Расследование, предпринятое в связи с госпожой Рифеншталь и касающееся ее отношений с ведущими личностями Третьего рейха, установило — в противоположность многократно распространявшимся в прессе и среди населения слухам и утверждениям, — что ни с кем из них она не имела связей, которые бы выходили за рамки деловых заданий, поручавшихся ей как деятелю культуры. Ни один свидетель, ни один факт, изложенный под присягой, не говорят о более тесных взаимоотношениях госпожи Рифеншталь с Гитлером. Она не занималась пропагандой в пользу НСДАП, так как всегда находилась в стороне от политики. Ее олимпийский фильм является международной акцией и исключается из состава преступления. Госпожа Рифеншталь долгое время решительно отвергала заказ на фильм о партийном съезде и вынужденно выполнила его только по настоятельным и неоднократным предписаниям Гитлера. У нее не имелось намерения пропагандировать НСДАП, не возникало даже мысли, что она это делает. Задача, поставленная перед ней, имела целью создание документального, а не пропагандистского фильма. Дальнейшее признание его действенным средством пропаганды национал-социализма нельзя вменить в вину режиссеру. За рубежом перед началом последней мировой войны этот фильм не считался пропагандистским. Это доказывают высокие награды, присужденные ему многими международными жюри, например, золотая медаль на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Следует указать, что во время съемок фильма о партийном съезде еще не были приняты законы о евреях и не произошли известные еврейские погромы. К тому же тогда о военных приготовлениях Гитлера непосвященные не знали и истинный характер их оставался еще завуалирован. Преступное развитие тирании национал-социалистов оказалось невозможно предвидеть. Все это противоречит тому, что госпожа Рифеншталь якобы являлась «бесспорно пропагандистом» национал-социалистических учений. К тому же она и сейчас поддерживает дружеские отношения с евреями, а во время господства национал-социализма принимала на работу и неарийцев, помогала преследуемым нацистами. У нее в обиходе не было гитлеровского приветствия.

Во второй раз французская военная администрация выдвинула протест против вынесенного

приговора и заявила о своем несогласии с зачислением меня в группу «не нарушивших закон». Так, спустя полгода (на том заседании я не присутствовала) Государственный комиссариат Бадена определил мой статус во время правления фашистского режима как «сопутствующая».

Из многих показаний под присягой, которые были предъявлены Судебной палате, самое необычное оказалось от Эрнста Егера. С тех пор как в 1939 году в Нью-Йорке он бессовестно бросил меня в беде, кроме его лживых заявлений в мой адрес в прессе, Егер никак себя не проявил. И теперь, спустя девять лет, читая его письмо, я недоумевала: как смог он, который ранее, являясь моим партнером, умудрялся использовать мое имя для денежных афер, с такой энергией теперь вступиться за меня? В заявлении, которое Егер прислал в Судебную палату отнюдь не по моей просьбе, он писал:

^{Голливуд, 28.}

^{1385 Норт-Риджвуд-Плейс.}

^{11 июля 1948 года.}

Я, нижеподписавшийся Эрнст Егер, проживающий в Голливуде, клятвенно заявляю под присягой по делу денацификации Лени Рифеншталь-Якоб.

Я знаю госпожу Рифеншталь 20 лет. Будучи главным редактором берлинского «Фильм курир», я имел возможность проследить, как необыкновенно быстро она выросла до одного из самых значительных создателей фильмов в мире. В годы нацистского режима, с 1933 по 1938 год, во время нашей деловой поездки в Америку, между нами сложились довольно близкие отношения, позволившие мне глубже изучить ее личность и творчество, тем более что в то время я так или иначе был связан с производством ее фильмов.

Из-за статей, слишком явно прославляющих Голливуд, опубликованных мною в Германии в 1935 году, меня пожизненно исключили из Имперской палаты. Известие о моем изгнании появилось во многих газетах. Госпожа Рифеншталь приняла близко к сердцу мою вынужденную, на долгие годы, эмиграцию. Она сочувствовала мне не потому, что ожидала какой-то выгоды от написанного мной, а повинуясь исключительно внутреннему протесту. И подобная реакция оказалась характерной для нее, проявившись не только в моем случае, но и во многих других. Можно исписать целые страницы, повествуя о том, как госпожа Рифеншталь побуждала меня выступать в поддержку других литераторов, находившихся в изгнании, помогать им материально. Госпожа Рифеншталь и сама жертвовала на благое дело крупные суммы, хотя в те времена совсем не купалась в деньгах. Перед всем миром я могу доказать ее позицию «за», а не «против» евреев, французов, техников, рабочих, служащих и творческих деятелей различных национальностей — в течение ряда лет я вел дневниковые записи. Не многие знают, что долгое время она поддерживала материально своего врача-еврея. Большинство представителей Третьего рейха неприязненно относились к госпоже Рифеншталь, в первую очередь доктор Геббельс и его окружение, а также «старые члены партии», не видя в ней «проверенного борца», в лучшем случае — замечая честолюбивого художника и личность, не позволявшую собой командовать.

Но поскольку прежде всего Лени — женщина, естественно, разнообразные легенды все время подпитывают общественное мнение. Ее энтузиазм по отношению к кино уникален и позволил достичь ни с чем не сравнимых результатов. В эти дни повсюду в Соединенных Штатах Америки демонстрируется ее «Олимпия» — лучшее доказательство того, что госпожа Рифеншталь всегда создавала прежде всего первоклассный киноматериал, но не пропаганду. Даже фильм «Триумф воли» был показан в 1947 году в Америке, потому что он представляет собой истинное лицо эпохи, которую мы преодолели.

В течение десяти лет я не получал от госпожи Рифеншталь никаких известий. Пишу эти строки спонтанно и от всего сердца. Ее умение творить еще до нацизма доказало, что после победы над ним она станет зрелым художником. Я уверен, что она как никто другой заслуживает всего наилучшего.

Эрнст Егер

Несколько месяцев спустя Эрнст Егер попытался уже в личном письме объяснить непостижимую для меня метаморфозу в своих мыслях. Он писал: «Страх и сомнения после 1933 года согнули меня, сделали лживым и смущенным, сбитым с толку и хвастливым. Я верю, что теперь наконец смогу искренне высказать то, о чем думаю».

Должна признаться, что вновь дала ему возможность раскаяться, простила его.

Несмотря на реабилитацию и всевозможные разъяснения, ожесточенные преследования не заканчивались. Ни одна из газет даже не упомянула о реабилитирующем обосновании Судебной палаты. Вокруг распространялась все новая ложь. Как я, больная и покинутая почти всеми друзьями, могла защищаться? К тому же у меня совершенно не было средств для существования. Ужасно, но я не могла больше работать по специальности. Хотя мне и не запретили заниматься своей профессией, имя Рифеншталь настолько облили грязью, что никто не отваживался сотрудничать со мной.

Тренкер был не единственным моим врагом, другие, притаившись, выжидали только момента, чтобы причинить мне вред.

Но и в столь трудное время образовывались просветы. Однажды почтальон передал мне в Кёнигсфельде бандероль из Лозанны от МОК, там находился олимпийский диплом — эквивалент золотой олимпийской медали, которой я удостоилась в 1939 году за создание «Олимпии». Следующая хорошая новость пришла из США. Там с большим успехом демонстрировался, как уже писал Эрнст Егер, мой фильм, но почему-то под названием «Короли Олимпии». В прокат его выпустила «Юнайтед артистс».