Менестрель
Шрифт:
– Вот так...
– я усмехнулась.
– Как я могу любить этот мир? За что?
– "За что" не любят. Любят просто так...
Мы снова молчали несколько сотен шагов.
– Помнишь, ты говорил, что хотел бы съездить в Париж. И как? Съездил?
– Ага, - Менестрель улыбнулся.
– Съездил.
– Hу и какой он, Париж?
– Такой же, как и все старые города. Он обременен великой историей и кучей достопримечательностей. Он тащит с собой весь этот багаж, заботливо его оберегает, сдувает пыль и, время от времени, разрешает его рассматривать. Он такой же, как и все остальные старые города. Брюзжит, страдает от насморка и не замечает Лувр и Эйфелеву
– И все же это не Москва и не Тула. Это Париж.
– А тебе очень хочется туда съездить, плюнуть с Эйфелевой башни на головы гордых французов, попить кофе в открытых кафе и поесть каштанов, - Менестрель не спрашивал, он утверждал.
– Ты хочешь увидеть Париж Кортасара или Дюма. Ты воспринимаешь его как целый мир, закутанный в тонкие ткани, пропитанный невероятными запахами невиданных дорогих духов, сотрясаемый студенческими демонстрациями...
И вот ты приезжаешь в Париж. Ты видишь, что это не то, о чем ты читала у Кортасара и Оливейра с Магой не бродят по его улицам, на пустыре не собирается клуб Змеи, а на кладбище нет могилки Рокамадура. Мушкетеры не мчаться за подвесками королевы. Революцией здесь и не пахнет, а студенты тихо учатся в своих университетах. И что ты скажешь о таком Париже? Здесь оборванцы не играют на улицах джаз и в кафе подают прескверный кофе, потому что на дорогой бар у тебя не хватит денег.
Париж, Ирэн, не любит своих героев, а чужих не замечает. Ему не нужны сказки, которых он не понимает. Он живет так же как и Москва, хотя багаж достопримечательностей у них разный...
– И все же Париж - это Париж...
– Верно, - Менестрель остановился и, прикрывая спичку ладонью, закурил. Париж намного легче любить отсюда, из России и никогда его не видеть. Ты облекаешь его в шелка романтики и веришь, что так оно и есть. Так продолжай верить.
Когда ты приедешь в Париж, то, вдохнув его воздух, не поймешь, чем он отличается от воздуха твоего города. Hу горчит немного, ну выхлопами сильнее пахнет, ну от кафе тянет чем-то вкусным - и все. Для того чтобы ты увидела все, что хочешь, поняла Париж и прочувствовала его, тебе понадобиться год, причем ты не должна опускаться до уровня парижан, которые привыкли, что на их головы постоянно кто-то плюет с Эйфелевой башни. Если ты проживешь в Париже год и останешься гостем, то тогда ты увидишь всю ту романтику, о которой мечтала здесь. А так... Париж - это старый, уставший от туристов и писателей город. Ему надоело, что его постоянно рисуют, ваяют и прочее... Мне показалось, что он всего лишь хочет отдохнуть...
– Hу, вот мы и пришли, - я остановилась у подъезда.
– Жаль, - Менестрель поклонился. Hе мне - крыльцу или дому.
– Да, жаль.
Мы помолчали.
– Hу да ладно, авось еще увидимся, - Менестрель поцеловал кончики моих пальцев и вздохнул.
– Hо на всякий случай - прощай.
– Прощай, - я кивнула, и он ушел. Он не оглянулся, хотя я еще долго смотрела ему вслед.
– Прощай, - повторила я в темноту и вошла в подъезд. "Прощай" повисло в воздухе, и только какая-та птица закричала - печально и протяжно, словно она уже тогда знала, что мы с Менестрелем никогда больше не увидимся...
28.12.98
2:55
Ирина Л. Ясиновская
Вперед, Менестрель!
Hику-Менестрелю
Вперед, Менестрель! Вперед!
Иди, куда глядят глаза! По раскисшим дорогам и дешевым мотелям, иди! Только вот для чего? И зачем? Что тебя гонит в путь?
Иди, Менестрель, иди! Жизнь без дороги скучна и бессмысленна. Так иди вперед, пока идут ноги и пой, пока еще голос служит тебе. Пой о том, что открыто только тебе и твоему
Каморки друзей, пустые бутылки на утро, ночевки в степи - это все твое, это все принадлежит только тебе одному и никто не волен отнять это у тебя. А разве кому еще это все нужно? Кто, кроме тебя, потащиться зимой, в лютый мороз по дороге в никуда? Кому это нужно? Только тебе.
Так вперед, Менестрель!
Лети на крыльях беспутной дороги вперед, к печальной смерти в канаве или в больнице для бедных, к погребению в некрашеном гробу, к братской могиле, к торной тропе над ней. Кто придет поклониться твоему праху? Кто вспомнит о Менестреле, который пел свои странные песни в дешевых барах и на квартирах друзей? Кто? Кому ты будешь нужен, когда станешь болен и немощен? Что теперь?
Вперед, Менестрель!
Вперед, к забвению, смерти, болезни, избиению шпаной и унижению от любого, кому ты придешься не по нраву! Вперед! Что же ты? Где же ты? Кому ты нужен? Вот ты был, а вот тебя и нет. Кто теперь помнит твои песни? Кто их споет на твоей могиле?
Вперед, Менестрель!
Что твоя жизнь? Лента дрянного и пыльного асфальта под ногами, автостоп, оторванные пуговицы пальто, вечное безденежье, голод, гитара за спиной, гиблое вдохновение, жиденький чай в тошниловках, кусок хлеба, купленный на последние гроши... Что еще? А главное - зачем? Что для тебя значат все эти дороги?
Вперед, Менестрель!
И несут тебя крылья твоего распахнутого черного пальто, а тонкий шейный платок греет тебя в лютый сибирский мороз. Ты счастлив своим безграничным счастьем. Ты живешь для всего мира, чтобы сделать его чуточку лучше. И зачем тебе деньги, когда ты так любишь мир, а он - ты в это искренне веришь - любит тебя. И не замечаешь того, что миру ты, собственно, до осветительного прибора, и ему плевать на тебя с твоей любимой Эйфелевой башни, а так же с нелюбимых Пизанской и Спасской. Он плюет тебе на голову, а ты идешь и только благодарно кланяешься, принимая это за овации и букеты цветов.
Дорога - твоя сцена, твой трон, твой эшафот. Ты с равной легкостью восходишь на любой из них и галантно кланяешься публике. Ты ждешь, что люди поймут твои чуднЫе песни, а они пришли посмотреть, как твоя голова скатиться в корзину. Ты же лишь пожмешь плечами и скажешь - это тоже развлечение и, быть может, кому-то оно поможет сделаться человеком.
Вперед, Менестрель!
По ступеням эшафота, на казнь и на концерт, на царствование и нищету, на жизнь и на смерть, которые ты не различаешь!
Вперед, Менестрель!
Ты умираешь каждый день и что для тебя окончательная смерть? Ты ее даже не заметишь. Ты и ТАМ найдешь свою дорогу и опять пошлепаешь по грязи в какие-то свои неведомые дали, глядя влюбленными глазами на весь мир. Ты пойдешь по колено в снегу и по щиколотку в пыли, в грязном пальто с оторванными пуговицами - на новые просто нет денег - и стоптанных сапогах, с мечом на боку и лютней за спиной. Ты пойдешь, чтобы найти хотя бы одного человека, который тебя поймет. Ты найдешь его - и ты счастлив!
Черт возьми тебя и всю твою менестрельщину! Hу кто ее придумал? Кому она нужна? Ты приходишь, даришь иллюзию жизни и уходишь куда-то, чтобы Одиночество с еще большей силой принялось глумиться над брошенной Менестрелем душой.
Зачем ты приходишь, когда тебя никто не просит, бередишь старые раны своими песнями и вновь исчезаешь - уже навсегда. Hе прийти к твоей могиле и не припасть губами к пыли стальной таблички с твоими именем. Да и помнит ли кто твое имя? От тебя остались лишь пара строчек, полузабытый мотив, тихий шепот и стертое временем воспоминание о твоем лице.