Меньшее из зол
Шрифт:
– - Живется тебе бедно. Но матэкономика - это ведь вроде модная тема?
– - Ты путаешь с финансовой математикой. Туда не пробиться. Кроме того, там чаще всего платят за подгонку под заказ, а не за настоящее исследование. "Покупайте краткосрочные гособлигации!"
– - Но ты все равно трудишься в поте лица.
– - Да... Иногда мне кажется, что отключились какие-то сдерживающие центры, иногда, что я просто пытаюсь забыться.
– - Что собой сейчас представляет ваш институт?
– - Полу-ящик. Одно время казалось, они исчезнут, но они опять
– - Допуск?
– - Нет, но пришлось потрудиться, чтобы его не получить.
– - А чем он тебе мог помешать?
– - Переписка, публикации... Еще под монастырь подвели бы - ты же знаешь, как сейчас. Встал не с той ноги и обвинили в шпионаже.
– - Ты говоришь, взаимоотношения с начальством не очень?
– - Меня терпят. Я все-таки универсальный консультант.
– - Деньги?
– - Базовая зарплата.
Скобелеву надоело это, как ему казалось, хождение вокруг да около.
– - Может, ближе к делу?
– - Если ты настаиваешь, - нехотя согласился Снегирев.
– Скажи мне тогда вот что. Как и когда, по-твоему, это у тебя началось?
Как и для всего, что не относится к сиюминутным событиям, или не случилось давным-давно, до болезни, от Скобелева потребовалось немалое усилие, чтобы вспомнить. Наконец всплыло требуемое воспоминание.
Болезнь началась неожиданно, года полтора назад. В детстве у него бывали головокружения, которые возникали утром, после особенно сладкого сна, и продолжались обычно до обеда, после чего проходили также внезапно, как и начались. Начало болезни напоминало начало такого головокружения. Впрочем, похоже оно было и на внезапный приход математической идеи - настолько слабой выглядела телесная составляющая недомогания.
– Болезнь началась неожиданно, утром, примерно полтора года назад, - сказал Скобелев.
Внезапно он почувствовал утомление. Похоже, его вызвал сам процесс вспоминания - он ведь почти ничего не сказал. Какая нелепость!
– - У тебя никогда не был травм черепа, нейроинфекций?
– - Насколько знаю, нет. Я, кстати, ходил по врачам. Мне даже сделали томограмму, на предмет опухоли. Ничего не нашли.
Снегирев задал еще несколько мелких вопросов, но скоро заметил внезапную усталость Скобелева. Попытка поговорить о болезни увядала на корню. Снегирев улыбнулся.
– - Может, чаю?
Чистая, уютная кухня была обставлена шведской мебелью из некрашеного дерева. Снегирев разлил по чашкам отличный, вишневого цвета чай. Все-то он заранее приготовил: чашки стояли наготове на столе, чайник с кипятком чуть слышно вздыхал на индукционной плите, в тот момент, когда круг под ним наливался темным огнем. Сводный брат его заварочный томился под шелковым стеганым колпачком, напоминая об отечественных ценностях и одновременно о добрых отношениях с Китаем. К чаю, как во времена далекого школьного детства, Снегирев подал три сорта варенья.
– - Как мама, как отец?
– спросил Скобелев.
– - Отлично. Папа говорит, что для хирурга у него сейчас идеальный возраст. Оперирует почти каждый день, да еще волочит на себе несколько
– - Все еще полковник?
– - Нет, недавно дали генерала.
– - А мама?
– - Мама? Склероз, ничего не поделаешь. Боится инфаркта, хотя обследования говорят, что сердце у нее крепче, чем у тебя и у меня. А твои как?
– - Нормально...
– -- * ---
Снова был вторник. В этот раз семинар снова пришлось прогулять...
Снегирев поручил коренастому санитару проводить Скобелева в отделение - заполнить лист по технике безопасности.
Открыл тяжелую дверь он специальным ключом - толстой отмычкой, сделанной из стального прута. Сразу за ней была круглая комната, где вдоль стен стояли потертые кожаные диваны, и непереносимо пахло тушеной капустой.
– - Это уже отделение?
– спросил Андрей.
– - Зал свиданий, - без улыбки ответил саниар.
За следующей дверью, в палате, стоял странный шум: смесь лопотания, негромких вскриков, приглушенного хихиканья, хотя трудно было понять, кто же именно из больных производит подобные звуки. Некоторые больные сидели, некоторые лежали, иные, казалось, что-то рассказывали или объясняли друг другу. Внимание Скобелева привлек юноша с красивым, похожим на маску лицом, сидевший на койке и торопливо строчивший огрызком карандаша в школьной тетради без скрепок. Из-под грифеля разбегались огромные уродливые буквы.
Санитар проводил его в боковушку. Оказывается, от Скобелева требовалась только подпись в журнале. Снегирев говорил, что лист по технике безопасности пригодится, наряду с другими документами, чтобы произвести впечатление на Кузьму Витальевича, но Андрей задавал себе вопрос, зачем Виталику могла на самом деле понадобиться эта комедия. Уж скорее, чтобы произвести впечатление на меня самого. Все равно ведь за консультации он будет расплачиваться наличкой в конверте, а не оформлять зарплату санитара.
Когда Скобелев снова оказался в кабинете Снегирева, тот подписывал очередную порцию бумаг. Рыжеватая, похожая на одетую по моде Боттичелиевскую Венеру, секретарша стояла навытяжку, ожидая, пока он закончит. Тут, в "лицевой" части клиники, на взгляд Скобелева, было слишком много красивых девушек, которые не носят белых халатов и внимательно следят за итальянскими журналами.
Едва секретарша ушла, Скобелев, стараясь сохрянять непринужденную интонацию, заговорил об отделении, где только что побывал.
...
– Не хотел бы я оказаться в такой толпе.
– - А чего ты ждал? Клиника у нас лучше многих.
Скобелев рассказал про поразившего его юношу. Снегирев его не помнил.
– - Думаю, поступил недавно. Почерк? Это, наверное, из-за лекарств. Судя по лицу, он, наверное, шизофреник...
– - Да, чуть не забыл, - добавил Снегирев.
– У нас будет новый адрес.
Он протянул Скобелеву карточку, на которой красивой дугой уходил вдаль морской берег. На обороте красивым шрифтом были напечатаны адрес, телефон, и фраза, приглашающая к психологу-консультанту.