Меншиков
Шрифт:
И вот этот-то новый лихой фланговый удар и решил исход боя. Измотанные непрерывными атаками русских, шведы не выдержали стремительного натиска свежих драгунских частей — дрогнули, побежали. Их пехотинцы пытались пробиться к укрытиям, кавалеристы — прорваться к дорогам. Но только немногим шведским конникам удалось спастись бегством, а из пехоты ни один не ушел. Весело и густо гремело и катилось «ура–а-а!», серо–зеленые мундиры метались по полю, носились лошади без ездоков…
Меншикову сдались в плен: сам командующий, генерал Мардефельд, 4 полковника, 6 подполковников, 5
На другой день были пойманы в обозе и взяты в плен польские воеводы Потоцкий и Сапега.
«Господин полковник! — доносил Меншиков Петру с поля боя. — Неприятеля мы нагнали, он ожидал нас при Калише с намерением дать баталию, порядочно укрепив себя за три дня. В 18 день сего месяца мы дали с ним полную баталию и одержали счастливую викторию».
«Получили мы от вас, — отвечал Петр, — неописанную радость о победе, какой еще никогда не бывало. С чем вашу милость наивяще поздравляю. Всех генералов, офицеров и рядовых, которые при том были, поздравляю и весьма желаю наивящее сего в оружии счастья».
— Мне везет, — ворчал Август. — Никак не скажешь, что я предоставлен сам себе. Никогда еще от меня не требовали столько, сколько теперь, — и шведы и русские. Разумные требования — дело хорошее. Однако вызывает уныние то, что расхлебывать кашу с этой «чудесной» победой придется, по–видимому, мне одному. Скажем так, — разглагольствовал он в кругу близких людей, рассчитывая, видимо, на их исключительную наивность, — вот два хорошо воспитанных человека, каждый из них охотно жертвовал ради другого своими планами, каждый во всем уступал другому… И оказывается, что они постоянно… как бы это сказать? — стесняли друг друга, что ли. Ведь теперь так получается! Понимаете вы мое положение?
Действительно, положение Августа было далеко не завидным: от Петра отстал и к Карлу не пристал.
Как воспримет его новый союзник битву под Калишем?
Эта мысль приводила в уныние обычно жизнерадостного, беспечного короля. «За двумя зайцами погонишься…» — думал. Пытался прикидывать: как же все-таки выйти из создавшегося более чем щекотливого положения?..
Решил пригласить великого искусника в решении подобных «тонких вопросов» бискупа Куявского, посоветоваться, что предпринять.
В одном из полузаброшенных помещичьих домов король принял епископа.
Разговор не клеился. Августу хотелось, чтобы первым начал епископ.
Пусть как угодно, но… только бы начал… Он первым говорить «об этом» не в силах!..
Уставился в одну точку.
Тучный, но довольно подвижной епископ, незаметно перебирая ногами под длинной, обширнейшей рясой, как бы плавал перед столом и… тоже молчал.
Это злило Августа.
«Бестия! — думал. — Наслаждается моим затруднением. Ведь прекрасно знает, зачем я его пригласил. Видимо, ждет, чтобы я со всей ясностью дал ему понять, что я считаю возможным и на что пойти не могу. Ждет и… молчит. Но ничего, подожду и я».
Наконец бискуп подсел к королю. Пышущее здоровьем
— Думаю, ваше величество, что Карл вряд ли будет нами доволен, — произнес епископ тихо, но смело.
Лицо Августа сохраняло непроницаемость. Скомкав край скатерти, он щипал своими сильными пальцами бахрому, легко обрывал, как тонкие нити, витые шнурки.
— Полагаю, ваше величество, — продолжал епископ, — что Карла нужно бы было задобрить. Несомненно, это самый лучший, если не единственный, путь, который по крайней мере дает надежды на ограниченный успех. — Погладил пухлой рукой край стола. — Надо загладить наше невольное прегрешение…
— Загладить? — как бы внезапно очнувшись, спросил Август, — Как? Чем?
— Есть один способ, — ответил епископ и, хитро хихикнув, пристально взглянул в глаза Августу. — Может быть, вы, ваше величество, этот выход уже и нашли? — И снова пытливо заглянул в глаза королю.
— Нет, — ответил совершенно искренне Август, удивленный значительными взглядами бискупа. — Нет, нет!..
Хитрая улыбочка снова тронула пухлые губы епископа, он развел руками, приподнял плечи и отчетливо зашептал:
— Нужно, ваше величество, вернуть шведскому королю генерала Мардефельда и всех, кто вместе с ним был взят в плен. Вернуть немедля. А там, — потер руки, — видно будет. Во всяком случае, я решительно не могу понять, почему нам нужно убиваться.
Король слегка склонил голову, и по лицу его было видно, что он хочет вникнуть в каждое слово.
— Да, возможно, что вам, ваше величество, придется лично говорить с Карлом… Объяснить ему невольность вашего прегрешения… даже… может быть… и откупиться, — подбирал слова бискуп. — Но это потом, а теперь…
— А теперь! — Широко улыбнулся, обнажив ряд крупных белых зубов. — Прекрасная мысль! Но… — поморщился. — Мардефельд и все остальные — они же у Меншикова?
— Да, да, — кивал бискуп, — их нужно от него получить.
Август встал, прошелся по комнате.
— А как, по–вашему, это сделать? — спросил, внезапно остановившись против епископа. — Думаете, Меншиков так вот, — помахал кистью руки, — легко их и отдаст?
— Я этого не думаю, — произнес епископ, подчеркивая слова. — Полагаю, что надо будет его настоятельно просить отдать всех пленных вам. Хотя бы под тем предлогом, что вы, ваше величество, — скорбно вздохнул, смиренно сложил руки на животе, — сами были в бою и… пленные необходимы для поддержания вашей чести.
Король отрицательно мотнул головой:
— Меншиков на это не согласится, я знаю.
— Тогда, — продолжал бискуп, — нужно будет предложить ему разменять на них русских офицеров, содержащихся в Стокгольме.
— Ах так! — воскликнул Август. — Да, да… Пожалуй, действительно… напишем такое письмо. Если нужно, то возьмем обязательство: размен учинить, скажем, в три месяца, а в случае несогласия на то шведского короля возвратить пленных снова россиянам… Возвратить! — поднял палец.
У бискупа от беззвучного смеха заколыхался живот.