Меншиков
Шрифт:
Свадьбу сыграли в конце декабря, и Меншиков укатил в Петербург. Девицы Арсеньевы после свадьбы снова переехали жить к царевне Наталье. Марту Скавронскую Меншиков увёз с собой в Питер. Сёстрам сказал:
— В Питербурхе кругом одна чухна серая. Понимающую дело экономку сыскать больших трудов стоит. А Марта искусна… Считаю, что губернаторский дом она образит как ладо.
И Марта действительно хозяйство поставила образцово В посольском доме у санкт-петербургского губернатора стало всё как в лучших иноземных дворцах, чистота, что в помещении, что в белье, что в посуде, уют в комнатах, порядок в приёмных, разнообразие и тонкость в столе, довольство в
«Вот тут и прикидывай, — размышлял Данилыч, — как знаешь выкручивайся… Одних деньжищ сколько нужно. А где их сыскать?»
Рядом с теперешним домом, на берегу Невы, он уже заложил каменный дворец с громадным садом, террасами да парадными лестницами у самой воды. Можно будет подплывать на любом корабле. А сейчас, пока что, в доме всё деревянное, правда, раскрашенное, по тёсу и под орех, и под дуб, и под красное дерево. Дом хоть сбит наспех, но прочен, широк, уместителен: большая передняя, приёмная, кабинет, двухсветное зало для танцев. рядом столовая, диванная, дальше несколько спален.
В отдельной прирубке обширная кухня, каморки для челяди, чуланы для снеди. В зале он приказал развесить веницейские зеркала, фламандские картины, прибить бронзовые пятисвечники — всё доставлено из разорённой Ливонии — в столовой установить горки и шкафы с трофейной посудой, золотыми и серебряными кубками, чашами, чарками, овкачами, болванцами. Длинный стол накрывался, по иноземному обычаю, кремовой скатертью голландского полотна, а под узкими окнами с частыми переплётами устанавливались — уже на российский манер — большие бутыли с настойками: смородинной, рябиновой, можжевеловой, черёмуховой, полынной, анисовой.
Тщательно зашпаклёванные полы — ни сучка, ни задоринки — покрашены масляной краской. Всё блестит, чистота.
В таком, хоть и временном, деревянном дворце не стыдно было принять любого посланника.
Одновременно со строительством нового дворца Меншиков заложил в пятидесяти вёрстах от Петербурга большую дачу — Рамбов, Ораниенбаум. Пётр разрешил ему набрать дворцовую гвардию для несения караулов и ещё разрешил, для представительства, сформировать из отборных, рослых солдат особый «тысячный» полк, сравняв его в жалованье с гвардией. Меншиков был назначен шефом этого полка. В это же время Александр Данилович был назначен обер-гофмейстером царевича Алексея [28] .
28
...царевича Алексея. — Царевич Алексей Петрович (1690 — 1718), сын Петра I от первого брака с Евдокией Лопухиной. До 8 лет воспитывался у матери во враждебной Петру I среде. Боялся и ненавидел отца. Безвольный и нерешительный, он стал участником оппозиции реформам Петра I. Бежал за границу, был возвращен и осужден на казнь. Умер в тюрьме.
«Стало быть, „представлять великолепие и пышность двора“ — это раз, — загибал пальцы Данилыч, сам с собой рассуждая, — наблюдать за воспитанием
Да ещё с купцами возись. Для их же пользы всё делается, как государь говорит, а они, сидни рыло воротят. На аркане их неповоротливых упрямых чертей к Неве не подтащишь. „Посмотрим“ да „подождём“ — вот и все ихние разговоры. В Архангельске товары гноят, а здесь, в Питере, хоть бы один захудалый амбарчик построили. Новое дело: то ли не верят, то ли боятся».
Государь нарочно прислал из Москвы двух тузов — «гостей»: посмотреть Петербург, поговорить с губернатором. Приехали эти тузы поневоле, только потому, что государь приказал. Остановились на Невском подворье. На другой день всё обошли, осмотрели, обнюхали.
Встретил гостей Петербург ноябрьскими обложными дождями — лили по ночам беспрестанно; за заставами, першпективами — море тьмы, глухо шумящие невидимые леса, пронизывающий ветер, хлибкие пустые дороги. И дни не радовали. И днями было темно от туч; то и дело набегал спорый дождичек, сёк в окна, барабанил по крышам, нельзя было без накидки-плаща за порог показаться.
— Тяжело! — согласно заявили московские «гости», обращаясь к генерал-губернатору, завернувшему к ним вечерком побеседовать. — Тяжело, Александр Данилович! Такие, топи кругом!.. Как товар подвозить-отвозить?
— Не ваша забота, — склонив голову, рубил ладонью Данилыч. — Дороги построим!
Купцы Силаев Корней и Носенков Иван, московские оптовики-воротилы, низкорослые, тучные, с багровыми и широкими лицами, согнув только в поясницах свои широкие спины, сидели, ухватившись руками за лавку, сбычившись, уставивши бороды в стол. Между собой они твёрдо решили, что дело пока что не стоящее, что надобно обождать, как ещё обернётся с этим новым городом Санкт-Петербурхом, — швед-то стоит на самом пороге…
Александр Данилович тотчас всё понял. Подошёл к столу. Остановился и долго равнодушно молчал, глядя на тучных «гостей». Потом повернулся, небрежно сказал денщику:
— Иди, вели подавать, — и не торопясь пошёл было к двери.
Силаев нерешительно окликнул:
— Что ж не поговорил-то?
Меншиков остановился.
— Вижу, что путного нету, — сказал, — а болты болтать некогда.
— Да ты поди, — поднял голову Носенков, — что скажем-то.
Меншиков подошёл.
— Ну?
— Или плохо ценим заботу государя об нас? — стараясь шутить, спросил Носенков, потянув себя за цыганскую бороду.
Меншиков хмыкнул:
— Так, по-вашему, хорошо?.. К вам государь передом, а вы к нему задом! От-тлично?
Смутились купцы.
Меншиков перегнулся через стол — рост позволял, — положил купцам руки на плечи.
— Вот что, Иван да Корней… Либо с нами — тогда надо дело вершить, а как это делать, не мне вас учить. Либо… — нахмурился, в упор на каждого посмотрел, — тогда пеняйте, почтенные, на себя…
Выпрямился и, ни слова больше не говоря, зазвякал шпорами к выходу.
Не такие это были дельцы, Силаев, Носенков, чтобы не понять, как обернутся дела, если они теперь вот, вопреки желанию государя, откажутся пример показать московским купцам. Так это дело государь не оставит. Он найдёт и без них таких воротил, что охотно заложат в Санкт-Петербурге в оптовую и розничную торговлю и всё, что потребно, только бы царю угодить. Но тогда им, Силаеву и Носенкову, ожидать хорошего для себя не придётся…