Меншиков
Шрифт:
Что Петр не пощадит Алексея, в этом Александр Данилович не сомневался. «Большие бороды» сумели крепко внушить Алексею слепую ненависть не только к отцу, но и ко всему новому, что он ввел. «Стало быть, Алексей истинно предатель и изменник Отечества своего! А такому, будь он кто хочешь, пощады от Петра Алексеевича ждать не приходится! Делай для пользы Отечества — сделаешь для Петра!» — размышлял Меншиков, невольно перебирая в уме, мысленно подытоживая: а что он сам здесь свершил в отсутствие государя?
Знал Данилыч: только хорошим, толковым выполнением планов, замыслов, начертаний и наказов Петра Алексеевича, только этим можно утешить его.
В
«Приедет государь, могу доложить, — соображал Меншиков, — что в губерниях заготовлено мной ни много, ни мало пять тысяч скобелей и долот, а топоров так и за все двадцать тысяч перевалило. Хлеба запасено столько, что за всеми расходами остается беспереводно не менее сто тысяч четвертей…
И еще надобно будет доложить, — вспоминал генерал-губернатор, — о предложении князя Черкасского [46] — заменить присылаемых работных наемными. Считает Черкасский, что так будет и выгоднее и спорее. Высылку же работных предлагает он заменить денежным сбором. И, пожалуй, он дело советует… Доложу, — а там — как государь на это дело посмотрит. [47]
46
Князь Черкасский имел главный надзор за строительными работами в Петербурге.
47
Петр одобрил эту меру и отменил указом 30 апреля 1718 года высылку рабочих, заменив ее денежным сбором.
Теперь… На Охте плотники селятся, судовщики, что набраны в Архангельске, Вологде… Стало быть, и еще новая слобода вырастает, Охтенская. Так что и в деле заселения Питера, думаю, что ругать меня не за что…»
Указ о вспомоществовании поселенцам Охтенской слободы Петр подписал без раздумья.
— Нужно! — сказал он. — Такие люди здесь — золото! Только заметил:
— С другого-то края, Данилыч, нужно правый берег Невы тоже быстрее застраивать. На Выборгской стороне фундаменты засолили? Выводить стены нужно! Поторапливай там, кого надо!.. Гошпиталь тож, магазины, амбары… И с пороховым заводом на Охте поторапливаться бы надо…
— На заводе, государь, почти все под крышу подведено. Да и другое все… строим, — пожимал плечами Данилыч. — Только вот…
— Вижу, что «только вот», — передразнивал его Петр, вникая в подготовленный ему на подпись новый указ о «переселении по выбору в Петербург первостатейных и средних людей, добрых, пожиточных из купеческого и ремесленного сословия».
— А много ли пользы от этих невольных переселенцев? — хмурясь, спрашивал у Меншикова. — Приезжать приезжают, а домами не обзаводятся, торговли и ремесел не производят. Только глаза мозолят… канючат: отпустить на побывку… Одни чернослободцы мне горло перепилили. Там мы-де оптовой торговлей занимались, заводы имели да промыслы, а здесь что?.. Улита едет — когда-то, мол, будет! — так говорят. Нет, шабаш! — махал рукой. — Ну их всех к ляду!..
— А мастеровых, — спрашивал Меншиков, — тоже не назначать к поселению?
— И этих не надо, — решил Петр. — Выгодно будет — сами приедут. А дело идет вроде к тому… Ты вот что, — сумрачно произнес сиплым голосом, — завтра покажи-ка мне, как там у тебя на левом-то берегу: собор Исаакия, канцелярский двор как подвигаются? Как с морскими слободами, с Конюшенной, Офицерской?
— В деревянных, государь!
— Понудить надо! Поговорить… Или на год, на два приехали!.. Переметные сумы! Жмутся все, озираются!..
«Не разговоришься, — соображал Меншиков, — все не так да не этак… Ка-ак его взяло дело царевича…»
— Да-а, Данилыч. — помолчав, тянул Петр, рассматри-вая свои заскорузлые пальцы. — Вот ты и подумай: родной сын, а такую пакость надеялся мне учинить!.. Думаешь, он неспособный и, зная то за собой, убежал от понуждения моего к путной жизни?.. Думаешь, что вернулся он сюда кротким агнцем, чтобы укрыться «в келье под елью» со своей Евфросиньюшкой?.. Как бы не так! Мнит себя наследником престола российского… Мнит, гнида! Мнит!.. На бородачей, на попов-староверов да на чернецов озирается!.. С великой радостью принимает все слухи о кознях против меня, Готов перекинуться к любым ворам, иноземным правителям… даже при жизни моей, только бы сильны они были!..
Всё, ирод, прикинул: близких мне людей перевесть! Всю жизнь пустить вспять, на дедовщину повернуть! Все ради чего я не щадил ни сил, ни здоровья, ни самой жизни, что завоевано потом и кровью лучших российских сынов, — все решил ниспровергнуть, иуда!.. Надобно выбирать…
И Меншиков решительно подхватил:
— Выбирать, выбирать, государь! Полагают же бородачи, что клобук не гвоздем будет прибит к его голове. А от них пощады не жди! И Екатерине Алексеевне, и детям твоим, государь, в случае чего…
— Известно! Все известно, Данилыч! — перебил его Петр. — Ох, бородачи, бородачи! — качал головой. — Многому злу вы есть корень! Отец мой имел дело с одним бородачом, [48] а я — с тысячами! Бог — сердцевидец, судья вероломцам. Я хотел сыну блага, а он — всегдашний мой враг. Ну что ж…
— Кающемуся и повинующемуся — милосердие, — осторожно замечал Александр Данилович, — а старцам пора перья бы пообрезать и пуху бы поубавить, мин херр!
— Не будут летать! — отрезал Петр строго.
48
Патриархом Никоном.
12
Отношение к Алексею резко изменилось после того, как Петр сам допросил Евфросинью. Любовница царевича «не только из уст своих показала, но и многие бумаги подала, гласившие об измене».
Следствие над Алексеем и его сообщниками продолжалось около полугода: казематы Петропавловской крепости наполнились заключенными, и в числе их были два члена царской фамилии — Алексей и сестра государя Мария.
«На духу» Алексей каялся, что желает смерти отцу.
— Бог тебе простит, — отвечал ему духовник Яков Игнатьев. — И мы все желаем смерти ему, для того что тягости везде через край!
В мае последовало «объявление» о преступлениях Алексея. В манифесте было упомянуто о его лености к учению и о его упорном неповиновении отцовской воле, о дурном отношении к жене, и, наконец, о бегстве за границу и ходатайстве у императора Карла — свояка (мужа сестры покойной Шарлотты) — «протекции вооруженной рукой».
За все это — предательство, злостный обман и ханжеское притворство — Алексей и его пособники, «яко изменники государя и отечеству», были преданы особому суду, созванному Петром из представителей генералитета, сената и синода.