Меншиков

Соколов Александр Иванович

И Петровы ученики за первое дело почли для себя пересадить самые корни наук и искусства на российскую почву.

Передавая Апраксину инструкцию Камчатской экспедиции, выправленную своей уже слабеющей рукой, Петр говорил:

— Оградя Отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусство и науки.

— А не напрасно ли, государь, искать семян, — пытался высказать сомнение Василий Татищев, — когда самой почвы для посева еще не приготовлено?

— Э-э, нет! — живо возразил ему Петр — Чего-чего, а почвы-то у нас доброй хватает, — дай бог каждому государству. Талантов — край непочатый. Непочатый!

За год до своей смерти, в 1724 году, Петр поручил капитану Витусу Берингу, родом датчанину,

но уже двадцать лет как служившему в русском флоте, — поручил ему возглавить экспедицию для разрешения вопроса: «соединена ли Америка с Азией перешейком или разделена проливом». При жизни Петра Беринг не успел выполнить этого задания. Теперь будущие участники этой экспедиции — капитан Беринг и лейтенанты Шпанберг и Чириков — были направлены из Петербурга в Охотск, с тем чтобы, достигнув Нижнекамчатска, отправиться оттуда, мимо устья Анадыря, в морское плавание по неизвестному дотоле проливу.

Так исполнились не осуществленные Петром замыслы, выполнялись его предначертания и заветы.

6

«Ежели при Меншикове такое продолжится, мы потеряем влияние вовсе!» — беспокоились представители родовитых фамилий, имеющих каждая за плечами свою богатую летопись удельных раздоров, местнических распрей, подъемов и понижений по лестнице придворных чинов. Всякое было при Грозном, когда он рушил удельные переборки… Но и опала Грозного не коснулась Гедеминовичей-Голицыных, Рюриковичей-Долгоруких. А тут хам, быдло Меншиков пытается измельчить даже такие столпы!..

— Да, вступление на престол этой самой… Екатерины, — рассуждал в кругу своих единомышленников Дмитрий Голицын, — великое торжество для Данилыча. Теперь он вознесся! — говорил князь дрожащим, как бы похохатывающим голосом. — Но, — пожимал он плечами, — в конце концов, при всей своей хватке и при всех заслугах своих он все же случайный человек при дворе. Да, случайный, обязанный своим положением только личной милости этой… правительницы. — И с болезненно-нервной улыбкой, выдающей волнение, князь отрывисто выговаривал: — А это, други, пе-ре-хо-дяще!.. И он это знает. Потому и спешит спешит быдло, будущее свое обеспечить!..

— Вот и теперь, — оглядываясь на дверь, рокотал князь Голицын, — в дела курляндские вмешался-таки. И все в той же связи, все по той же причине: боится за свое будущее, торопится его обеспечить. Мысль, что станется с ним и его семейством в случае смерти правительницы, не может покинуть Данилыча. Не может даже сейчас, когда он в такой большой силе!

— Но Курляндию прибирать к рукам нужно, — сдержанно вставлял Василий Лукич Долгорукий. — Из ленной зависимости от польской короны она должна же перейти в зависимость от России.

— Поступивши во власть Меншикова?

— А хотя бы и так — пока что… А там — что бог даст!

— «Что бог даст» — это ты, Василий Лукич, пожалуй, сказал хорошо… Однако… так, за здорово живешь, взять ни с того, ни с сего — не получится…

Василий Лукич хитренько улыбнулся.

— А если она без призора? Если в ней настоящего хозяина нет?

— Ну, это дело особое! У такого хозяина, как Август, ее до последней песчинки отнять не грех…

И Голицын внезапно нахмурился.

— Прибирать к рукам Курляндию — это не миновать. Я не про то. Я про то, что неужели нельзя выставить другого претендента на герцогскую корону? Неужели мы дожили до таких черных времен? Неужели, кроме Данилыча, некого?..

— Из наших? — спросил Долгорукий и тут же быстро и так же серьезно ответил: — Нет! Данилыч — пока что самая сильная и верная фигура для этого. А там… я же сказал… — и сдержанность сразу возвратилась к Василию Долгорукому. — А там — что бог даст, Дмитрий Михайлович! — Усмехнулся, чуть развел руки: — Вот императрица желает послать меня туда — подготавливать почву.

— И будешь готовить как следует?

— Как добрый садовник, — скромно ответил Василий Лукич. [92]

92

Спустя

несколько недель после своей свадьбы герцог Курляндский умер. Анна Ивановна осталась бездетной, и герцогский престол оказался вакантным. Курляндия в XVI веке находилась в ленной зависимости от Польши. Последняя хотела теперь воспользоваться прекращением династии, чтобы окончательно присоединить к себе Курляндию и сделать ее польской провинцией. В то же время в Курляндии составилась партия, тяготевшая к России. Временно вопрос был решен тем, что поляки назначили курляндским администратором дядю покойного герцога, Фердинанда, — бездетного старика, очень непопулярного в Курляндии и потому оставшегося жить в Данциге. Но в 1726 году, ввиду преклонных лет администратора, вопрос снова выступал на сцену. К тому же в числе претендентов на герцогский престол, которые вместе с тем могли быть и претендентами на руку вдовствующей герцогини, выступил человек, сумевший заслужить расположение как курляндских сановников, так и самой герцогини. Это был знаменитый впоследствии граф Мориц Саксонский, побочный сын Августа Польского. Мориц явился в Курляндию, пленил сердца дворян, очаровал вдовствующую герцогиню и был избран на сейме в герцоги. Но торжество Морица было непродолжительно. Его избрание в герцоги шло вразрез с интересами Русского государства. Да и интересы Августа Польского и Речи Посполитой в данном случае расходились; последняя была против избрания его сына в курляндские герцоги, опасаясь усиления власти своего короля.

— Нужно выбираться на прочное, твердое место, чего бы это ни стоило! — рассуждал Александр Данилович Меншиков. — Иначе придут родовитые, и тогда… ничто не поможет, ни титул, ни регалии, ни ум, ни богатство — съедят!

Ждут и ждать не перестанут того родовитые, что их никудышние жизни обратятся в небывало великие. Ну и пусть себе ждут!.. Им это можно. Им это с руки…

А вот ему, худородному, надобно так закрепиться, чтобы не страшны были впредь никакие сговоры родовитых, никакие козни их против него!

Думал Данилыч насчет Курляндского герцогства:

«Вот это подходящее место!.»

Курляндия только-только начала подчиняться русскому влиянию. Это влияние надо каждодневно неослабно усиливать как полагал покойный император. — «Стало быть — решил Меншиков — во главе Курляндского герцогства должен стоять обязательно свой человек!»

И Александр Данилович «нажал» на Верховный Тайный Совет. «Все советовали без всякого замедления — записано было после этого в протоколе заседания Совета — ради отвращения от избрания в герцоги Гессен-Кассельского и принца Морица и склонения чинов курляндских на избрание представленных с нашей стороны отправить знатных персон. И Ее Императорское Величество по тому совету и по высокому своему рассуждению соизволило повелеть ехать туда светлейшему князю Меншикову, под образом будто ради осмотру полков, во осторожность от английской и датской эскадр, обретающихся в Балтийском море, рассуждая, что в потребном случае для пострастки курляндцам можно за Двиной те полки поставить. Однакож отнюдь никакой противности оными не оказывать».

Но ни «добрый садовник» Василий Лукич Долгорукий, ни позднее, сам Александр Данилович, появившийся в Курляндии «под образом, будто ради осмотру полков», в сопровождении двенадцатитысячной армии, ничего не добились. «Пострастка» не помогла. Курляндцы заявили, что сейм, избрав в герцоги Морица Саксонского, разъехался и определения его отменить нельзя.

— Да к тому же, — возражали сенаторы, — Меншиков не немецкого происхождения и не лютеранин.

«Оказать противность» курляндцам на собственный риск и страх? На это Меншиков не решился. Вскоре был получен приказ императрицы вернуться в Петербург. Пришлось выехать из Курляндии, не добившись никакого успеха.