Мент и бомжара (сборник)

Пронин Виктор Алексеевич

– Что-то невеселые у нас победы, Ваня.

– А бывают ли они веселые? Похоже, настали времена, когда победы и поражения друг от дружки почти не отличаются. И беды не печалят, и радость не радует. Наливай, чего ждешь… Не тяни.

Дело чести

Ну, вот скажи, уважаемый читатель… К примеру, заболел ты, лежишь в больнице, в шестиместной палате, неделю лежишь, вторую, третью… Рядом с тобой постанывают-попукивают еще пятеро таких же бедолаг… А окно во всю стену, а за окном весна начинается, от голубого ветра прогибаются стекла, а твой лечащий врач, красавица

Оксана, стройна, как кипарис на пицундском побережье, на котором ты не был уже лет двадцать… Так вот, юная Оксана смотрит на тебя из своей весны и спрашивает у тебя, что у тебя, Витя, болит… А ничего у тебя, Витя, в этот момент не болит, более того, ты уверен, что никогда у тебя ничего не заболит…

Естественно, если об этом будет спрашивать Оксана.

Так вот, скажи мне, дорогой читатель… Когда лежишь ты под капельницей и безутешно смотришь в белый потолок, часто ли тебя навещают главные редакторы литературных изданий? Не надо отвечать, ответ я знаю. А меня вот навещают. Да, как ни трудно в это поверить. Открывается однажды дверь, входит Володя в голубых бахилах, острым взглядом безошибочно находит мою кровать, меня узнает, осторожно, чтобы не опрокинуть капельницу, присаживается на одеяло, выкладывает гостинцы и спрашивает:

– Живой?

– Местами, – отвечаю. – Видишь ли, анализы показали…

– Не надо, – остановил меня Володя. – Я только что познакомился с твоим лечащим врачом, Оксана ее зовут, она все про тебя рассказала. Оказывается, стихи пишет, очень даже неплохие стихи, будем печатать.

– Да? – ревниво удивился я.

– Поэтому твое здоровье меня не очень тревожит… Ты лучше вот что скажи… Как бомжара поживает?

– Кланяется, приветы передает…

– Жив, значит… Это хорошо. Оксана сказала, что выписывает тебя в пятницу. В среду жду с бомжарой, – Володя поднялся. – Мне надо еще к Оксане зайти… Скажу, чтоб заботилась о тебе.

– Спасибо, Володя… Ты очень добрый человек.

От рукопожатия главного редактора дохнуло свежими весенними ветрами, улыбка его тоже была слегка весенней, и на рубашке верхняя пуговица продуманно, по-весеннему расстегнута… Весна, блин!

– Ну, что ж, – бормотал я, пока сестричка выдергивала из моей вены иглу и заклеивала дыру во мне каким-то пластырем, – было бы сказано, было бы велено… Среда так среда… Тоже не самый худший день… Авось.

Блуждая в вязком, сумрачном сне, капитан Зайцев долго не мог понять, что происходит – какой-то грохот, визг, дребезжание… И пока маялся, задыхался и пытался во сне спасти непутевую свою жизнь, рука его тем временем безошибочно нащупала в темноте телефонную трубку.

– Да, – сказал Зайцев еще во сне. – Слушаю, – произнес он, уже проснувшись, наяву, можно сказать.

– Записывай капитан… Или запоминай… – прозвучал насмешливый голос – в пять утра все голоса кажутся насмешливыми. – Улица Петровская… Дом семь. Второй подъезд. Мы уже здесь, подъезжай.

– Квартира? – напомнил Зайцев.

– Обойдешься, – на этот раз насмешливый голос еще и хихикнул. – Не понадобится тебе квартира.

– А машина…

– Стоит у твоего подъезда.

Так начиналось это утро, так начиналась неделя, полная нервотрепки, допросов, полная разочарований и счастливых находок. Все было на этой неделе, как обычно, и случается в нашей жизни, суматошной и бестолковой. А бывает ли другая жизнь? Ох, сомневаюсь… Если и бывает, то это уже не жизнь, это уже что-то другое, может быть, более высокое и достойное, а скорее всего, нечто еще суматошнее и бестолковее.

Приехал Зайцев на место преступления, приехал. Не дожидаясь полной остановки «газика», выпрыгнул на дорожку, бросил за собой жидковатую

дверцу и, не застегивая плаща, решительными шагами направился к подъезду – дверь была распахнута и подперта двумя кирпичами, чтоб не срабатывал без надобности кодовый замок. За этой дверью была еще одна – тоже с кодовым замком и тоже подпертая кирпичами.

Едва Зайцев вошел в подъезд, на него дохнуло резким запахом гари.

– Пожар? – спросил он у подошедшего оперативника.

– Хуже… Труп. Еще тепленький. Только это… Не потому что свеженький, а потому что горел.

– Как горел? – не понял Зайцев.

– Синим пламенем.

– Почему синим?

– Да ладно, капитан… – оперативник устало махнул рукой. – Может, и не синим, а зеленым… Но горел хорошо. Поднимись, посмотри… Он на площадке второго этажа.

Зайцев поднимался медленно, словно заранее готовясь к тому зрелищу, которое его ожидало. Но то, что он увидел… Тлеющая одежда, спекшиеся на голове волосы, черные, обгорелые пальцы, а о лице лучше вообще не говорить. Мужчина лежал поперек площадки, протянув руки к одной из квартир. Вдоль стальной двери сверху вниз тянулись черные полосы от обгорелых пальцев. Несчастный, видимо, стучался в дверь, надеясь, что ему помогут. Но, похоже, ему не открыли. Не принято сейчас открывать двери, когда на площадке стреляют, режут, насилуют. Когда горят заживо, тоже, видимо, не принято.

– А почему не видно любопытных? – спросил Зайцев, окидывая взглядом пустые лестничные пролеты.

– Так ведь спят еще… Раннее утро, капитан. Отдыхают граждане после трудового дня, – хмыкнул оперативник.

– Что же, так ни один жилец и не вышел?

– Подходила бабуля… Постонала, поохала… Перекрестилась и ушла.

– Не признала соседа?

– А как его признаешь – вместо лица обгорелая корка. По одежде тоже ничего не скажешь… Одежки-то на нем, можно сказать, и не осталось. Видишь – нечто тлеющее.

– А как узнали, что кто-то на площадке пылает?

– Был звонок дежурному… Вот в эту дверь он скребся, может, хозяин и позвонил.

– Так что же здесь все-таки произошло? – спросил Зайцев уже с легкой досадой. – Ведь не может же человек вот так просто на ровном месте вспыхнуть в пять утра?

– Вопрос, конечно, интересный, – протянул оперативник. – Но боюсь, капитан, что отвечать на него придется все-таки тебе. Что я могу сказать… Входные двери, и одна, и вторая, на кодовых замках. Я проверил – замки срабатывают хорошо, надежно. Случайных, чужих людей здесь быть не может. Время раннее, спокойное время. Все маньяки, насильники, алкоголики, грабители уже спят, обессилев от своих похождений. Этот мужик загорелся совсем недавно, от него еще дымок поднимается… То, что людей нет, странно, конечно, но любопытные были, я их сам разогнал, чтобы под ногами не путались… Думаю, жильцы перезвонились и затаились. Мой напарник, Семенов, ты его знаешь, шустрый малый, обходит квартиры – все ли на месте, нет ли где недостачи в жильцах… Придет – доложит. Думаю, где-то обязательно должно обнаружиться, что одного собутыльника не хватает.

– Если я к тебе сейчас поднесу зажигалку, – медленно проговорил Зайцев, – ты же не вспыхнешь?

– Вспыхну, – твердо сказал оперативник. – Но только внутренне. От гнева вспыхну.

– От гнева так не горят, – рассудительно проговорил Зайцев и, подойдя к двери, на которой остались черные полосы от пальцев погибшего, нажал на кнопку звонка. Через некоторое время послышалось глухое щелканье замков, дверь медленно приоткрылась – на пороге стоял полноватый, румяный хозяин в длинном халате. На Зайцева дохнуло запахом духов – хозяин уже успел побриться. – Здравствуйте, – сказал Зайцев. – Вы здесь живете?