Мент и заложница
Шрифт:
Маленькая, утопающая в зелени станция дальнего Подмосковья встретила Валентина пасторальной тишиной и сладостным запахом дыма: аромат горящего дерева отчего-то всегда напоминал ему классические строки «Горя от ума»: «…И дым отечества нам сладок и приятен…» Этот самый «дым Отечества» становился сейчас тем сильнее, чем ближе подходил Валентин к большому дому, стоявшему поодаль от остальных, на холме возле реки. Миновав ухоженное подворье, майор уверенно направился на запах костра, то есть на берег. Костер пылал вовсю, а в котелке, подвешенном над огнем, круто кипело
У Валентина, хорошо знавшего привычки отставного полковника Шмакова, в гости к которому он и заявился, это никакого удивления не вызвало. Усмехнувшись, он спокойно присел возле костра — спиной к густым и высоким кустам лесной чащи, подступавшей здесь почти вплотную к реке.
Ждать долго ему не пришлось: почти сразу сзади раздался характерный щелчок передернутого затвора, и Валентин, продолжая ухмыляться, поднял руки:
— Сдаюсь, Владим Владимыч! Майор Панкратов собственной персоной…
Сзади послышался треск валежника, и одна из последних легенд МУРа спустя секунду предстала перед ним живьем в виде невысокого коренастого мужичка — лысоватого, зато с жесткими густыми усами, в защитного цвета робе, накинутой поверх майки.
— Садись, но медленно и плавно… Удостоверение можно попросить?
Шмаков был абсолютно серьезен, о чем свидетельствовал суровый и пристальный взгляд маленьких серых глаз из-под кустистых седых бровей.
— Пожалуйста… — Майор растерянно достал красную книжицу и протянул полковнику. — Вы меня что, забыли?..
— Отчего же… Отлично помню. Но — пипл чейн, как говорится! Может, ты уволился давно и пришел сюда как частное лицо.
— С частниками дел не имеете?
— Нет. Всегда работал только на государство. Теперь сижу здесь, никого не достаю, чего и вам желаю…
— Мне сразу уходить? — вздохнул Панкратов.
— Ты сколько сюда ехал?
— Два часа.
Шмаков хмыкнул и глянул на котел с варевом:
— Как бы наш супчик не выкипел… Располагайся, майор. Отдыхай. Ушица должна быть знатная… Ну, слушаю тебя. Рассказывай… Ты ж сюда не ради супчика заявился?
— Точно. — Панкратов смущенно глянул на полковника и покорно кивнул. — Хотя хорошо тут у вас — необыкновенно…
Шмаков неодобрительно посмотрел на Валентина, и тот, мгновенно ощутив себя болтуном и пустословом, кинулся исправлять положение. К тому моменту, как уха, разлитая малогостеприимным хозяином в жестяные солдатские тарелки, благополучно исчезла в их желудках, а на сцене появилась бутылка «Смирновской», полковник Шмаков о «деле с кошельком» знал столько же, сколько сам майор.
Осушив одним глотком водку, налитую в стакан ровно на полтора пальца, Владимир Владимирович смачно крякнул.
— Ну а от меня-то ты чего конкретно хочешь? — поинтересовался он.
— Товарищ полковник, — четко произнес Валентин, — весь МУР по сей день вспоминает чуть ли не ежедневно Шмакова, с памятью которого ни один архив не сравнится…
— Память тут ни при чем, и вообще не подхалимничай! — строго предупредил хозяин. — А тебе, значит, нужна информация…
Некоторое время они молчали, Шмаков о чем-то думал, автоматически раскручивая в пальцах
— Ну что ж, — подвел он наконец итог своим размышлениям. — Начнем, пожалуй, с Дрона… Знаешь, кем он был в молодости? Администратором «Союзконцерта»! Контактный, хваткий, ловкий. Изъездил всю страну и даже за рубежом исхитрился побывать — по тем-то временам… Останься он в этой сфере, сейчас бы его народ знал не меньше, чем этого… Ну который «Нана» раскрутил… Однако, нет: Дрон предпочел фарцовку, потом стал с «зеленью» работать. Короче, была там история одна — завалили его ребятки некоего французика. Думаю, что сам он тут действительно был ни при чем, брезглив наш Дрон, крови не терпит… Но мы повязали всех его ребят, восемь… нет, семь человек. Так сказать, семеро смелых…
— А его?
— А на него у нас ни хрена не было. Ребят нам сдала девчонка-информаторша, которая Дрона при этом прикрыла наглухо. Она была его подружкой…
— Владим Владимыч, что за девчонка?
— Щас скажу… только шнурки от лаптей поглажу… Где ж ты слышал, чтобы Шмаков своих информаторов сдавал?..
— Нигде. — Панкратов машинально взял бутылку и разлил водку по стаканам. — Только, если хотите, я вам ее и сам опишу: высокая, красивая блондинка. Что характерно — когда смотришь ей в глаза, взгляда, как вот вы сейчас, не отводит… А звать ее — Виктория! Все верно?
— Молчу… — сердито пробормотал Шмаков.
— Молчание, как известно, знак согласия… Если я ошибаюсь, чокаться не будем!
И, подняв стакан с водкой, Панкратов вытянул вверх руку. Пристально посмотрев Валентину в глаза, полковник сердито покачал головой и, мгновение поколебавшись, со звоном ударил своим стаканом о панкратовский, едва не расплескав содержимое…
— Лиза, я правда не могу, я почти всю ночь не спала! — Настя жалобно посмотрела на телефонную трубку, из которой со скоростью сорвавшегося в беспредел магнитофона летел голосок подружки:
— Ты не можешь меня оставить в такую трудную минуту!
— Трудную? — Настя от удивления окончательно проснулась. — Ничего себе трудность — прокатиться на белом пароходе с любимым мужчиной! Он же тебя зовет, а не меня, ему с тобой наедине хочется побыть, а не с нами…
— Вот этого-то я и опасаюсь! Он говорит, там есть такие уютные, чудные каютки!.. Насть, я же перед ним точно не устою…
— Это на речном-то пароходике — каютки? — усомнилась Настя. — А тебе что, обязательно надо устоять?
— Это принцип! — заявила Лиза. — Поехали, а? В конце концов, тебе сейчас просто необходимо дышать свежим воздухом, ты должна думать не только о себе… Все, через пятнадцать минут перезваниваю, чтоб была уже одета!
Настя со вздохом положила трубку, и ее взгляд упал на Пашин портрет. Девушке на мгновение показалось, что Павел одобрительно улыбается ей, хотя она сама нарисовала его без всякой улыбки…
— Ну раз ты, Пашенька, одобряешь…
Выскользнув из-под одеяла, она начала одеваться. Обе балконные двери — и ее, и Марии Петровны — были открыты, и до девушки из соседней квартиры доносились оживленные голоса женщин. И, разумеется, Кедыча, который, как подозревала девушка, уже не только дневал там, но, похоже, и ночевал… Прислушавшись, она различила веселый, серебристый смех Эммы Павловны.