Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских
Шрифт:
Одним из существенных смыслов, повлиявших на русскую ментальность, безусловно, является «хождение под Ордой», продолжавшееся около 300 лет, которое историк Лев Гумилев в своей книге «От Руси к России» назвал «союзом с Ордой» (11. С. 110). Конечно, это была школа интриганства, сосуществования с представителями совершенной иной культуры, регулярное хождение «на ковер» и многое другое, что живописно изложено в школьных учебниках истории. Филологи также знают о словах тюрского происхождения, имеющих в двух первых слогах повторяющееся «а» – барабан, таракан, капкан, баран и так далее. Эта группа слов, обозначающая собой нехитрые бытовые понятия, нередко вводит доверчивого исследователя в заблуждение, как бы подсказывая ему, что монголо-татары были варварами (еще одно тюркское слово) и душили более высокую славянскую цивилизацию. Эта точка зрения оспаривается многими историками (23), а большое влияние степняков на русскую ментальность сегодня обнаруживается с отчетливой очевидностью – установки Великой Ясы, этического кодекса монголо-татар, о котором мы уже
Прежде всего, монголы верили во врожденный характер человеческих достоинств и недостатков, а поэтому они считали, что дети обязательно должны иметь те же черты, что и родители. Если родитель был подл – и сын его будет подл, если отец был предатель – то и сын будет предатель. Этот взгляд глубоко присущ российскому менталитету и проявил себя многократно, не только в пословице «Яблоко от яблони недалеко падает», но и, например, в логике сталинских репрессий. Второе важное убеждение, воспринятое славянами – низкая цена человеческой жизни. Это происходит от отношения к человеку как воину, исчисляемому в сотнях тысяч и растущему посередь степи, как трава. Воины воскресали, по мнению монголов, если были убиты без физического пролития крови. Истечение крови перекрывало путь к воскрешению души воина. Не потому ли мы считаем именно кровопролитие страшнейшим из грехов? Этот же кодекс предписывал обязательную взаимопомощь, единый для всех закон и осуждение предательства, которое до сих пор является живым понятием современного мировоззрения. Мы рассуждаем в терминах предательства и о любовной измене, и о внезапно вскрывшейся корысти в дружбе именно потому, что впитали это понятие из глубины веков, из Великой Ясы. Суть предательства, по Ясе, очень проста – это обман доверившегося. Не это ли имеем в виду, когда говорим об измене или обмане ожиданий друга? По Ясе, страшным грехом, требующим смертной казни, являлось неоказание помощи боевому товарищу. Не это ли впитали с молоком матери русские воины, во все времена считавшие за стыд, в отличие от своих европейских учителей военного дела, бросить товарища в беде?
Также Яса обязательно предписывала накормить гостя, предложить еду соплеменнику, которого встречаешь в дороге, ведь путник, который не имел возможности подкрепить силы, мог попросту умереть. Если такой факт вскрывался, нехлебосольный монгол обвинялся в убийстве, и его также лишали жизни. По Ясе, например, следовало возвращать находку утерявшему, давать себе труд разыскивать владельца утерянной вещи. Многое в Великой Ясе напоминает наши сегодняшние непонятно откуда взявшиеся представления: не слишком страстное отношение к деньгам, религиозную терпимость. Монголо-татарский кодекс, как мы уже говорили, утверждал свободу вероисповедания, то есть в войско принимали независимо от того, какой веры придерживается человек. Эта же установка позволяла оставлять завоеванным народам их веру, а не требовала, как это было у крестоносцев, выжигать ересь огнем и мечом (24).
Особая степная иррациональность, воинская общинность, предполагающая коллективную ответственность, бескорыстную дружбу, пассионарный непрагматический этический кодекс, по нашему убеждению, прочно вошли в русский менталитет, усилив его негородской в веберовском смысле акцент. Не деньги, а слава, верность, преданность, взаимовыручка, терпимость, бескорыстность – все это легло как нельзя лучше на отнюдь не рабскую душу будущих крепостных крестьян, а по глубинной своей сущности – селян и степняков, не признающих городской купеческой меркантильности и городского же лицемерия, идущего от анонимной сущности городского бытия.
Важнейшим социокультурным фактором, повлиявшим на русскую ментальность, безусловно, явились европейцы, обширные контакты с которыми в содержательном плане начались еще в эпоху Ивана III (25). Иностранцы при дворах русских царей служили и врачами, и воспитателями, и наставниками в воинском и инженерном деле. На службу нанимали и толковых татар, в XV столетии нанимали немцев. При этом, как до Петра, так и при Петре Великом, иностранцам хорошо платили, быстро перенимали у них все полезное, относясь к ним, по выражению Льва Гумилева, потребительски (26), но неизменно потешались над их инакостью, к власти не допускали и должностей не давали. Можно смело констатировать, что преклонение перед иностранцами возникло не раньше наполеоновской эпохи, о которой мы скажем чуть дальше. Определить вектор влияния немцев на русскую ментальность, даже при том, что многие русские царицы были немецкого происхождения, непросто. Иначе говоря, это влияние неочевидно. Само слово – немец, как известно, произошло от прилагательного «немой», то есть этимологически немец – это иностранец, чья речь непонятна. Область заимствования иностранных слов в русский язык неплохо изучена и описана в работах Я. К. Грота, Л. П. Крысина, Д. С. Лотте, М. М. Маковского и других. Важной особенностью заимствований из немецкого и голландского языков является заимствование по преимуществу конкретных понятий: шумовка, галстук, парикмахер, рынок, ярмарка и т. д. – или понятий сферы деятельности, таких как железнодорожное дело или мореплавание. Это наблюдение позволяет предположить, что немцы и голландцы открыли русским не мир идей, а мир вещей.
Совершенно иным видится влияние французов и Франции на русское мировосприятие. Широко известно, что русская элита говорила и писала по-французски, по меньшей мере, на протяжении XIX века, заимствовав вместе со словами и повадки, образ жизни и образ мысли. Так, вместе со словом «амур» русский язык заимствовал многие представления из мира чувств, а также представления об элегантности, стиле, об азартных
Сегодня российское мыслящее общество, безусловно, переживает увлечение англо-американским дискурсом – как дискурсом свободного предпринимательства, денег, личного прогресса и преуспевания. Английский стал международным языком общения, обрушив в русский язык многочисленные заимствования из сферы бизнеса и права, спорта, информатики и интернета, транспорта, автомобилей и пр. Сегодня можно с уверенностью обобщить – английский язык стал языком мира денег. Оценить, насколько глубоко этот язык и стоящий за ним глобальный смысл и символ под названием Соединенные Штаты Америки повлиял на европейскую ментальность, можно будет спустя некоторое время, когда это станет фактом, перестав быть процессом.
Последний важнейший смысл, на сегодня оставивший огромный след в российском менталитете – это социализм, коммунизм, в котором жила страна на протяжении почти всего XX века. Равен ли этот смысл атеизму, который был поднят на коммунистические знамена? Была ли социалистическая революция для России по сути атеистической?
Если говорить об идейной природе социализма, то она представляет собой такое же иррациональное, то есть требующее веры, построение, как и христианство. Социализм и коммунизм работают с близкой христианству, а точнее – его историческому прародителю иудаизму, моделью будущего, когда поведение человека отражается на его потомстве, когда потомство пожинает плоды жизни предков. В этом смысле социализм как вера конкурентен традиционной российской системе верований и обязательно должен подменить ее собой. Но суть подмены – именно в утверждении уже близкого россиянам благодаря монголо-татарской наследственности смысла: мы оставляем в наследство нашим детям их судьбу.
Коммунизм как мировоззрение потому так надежно прижился в России, что никогда, видимо, не противоречил историческому субстрату. Отрицание денег как зла, конкуренции как способа выживания и процветания, порицание индивидуализма, утверждение ценности самопожертвования, аскетизма, мыслей о великом будущем территориально великой родины – все это явилось, в сущности, движением по наезженной колее, по которой катилась русская ментальность не в обуржуазившихся благодаря иностранному влиянию городах, а в городках и весях, где крепостные безропотно принимали свою участь по воле помещиков – вплоть до известной даты середины XIX века. Коммунизм повлиял на мировоззрение россиян так же, как эпоха Просвещения повлияла на ментальность французов – главный класс страны обрел своих лидеров, своих глашатаев, были созданы, описаны и спропагандированы доктрины, которые, по сути, разделяло большинство. Принять одну веру через отрицание другой оказалось упражнением несложным. Не любя, не принимая буржуазные ценности, россияне с удовольствием распяли тех, кто воплощал их в себе, протестуя не против царя-батюшки и не против пышности дворцов, а против городского, нового, капиталистического способа действия.
Из заимствования русской революцией основных тезисов Великой Французской революции, как всегда, вышел анекдот – свобода, равенство, братство очень быстро поменяли свой смысл на противоположный, обернувшись тюрьмами, формированием новых сытых элит, разорением фамильных гнезд. Социалистическая идеология, риторика, практика блестяще описаны многими крупными исследователями (28), и мы не будем повторять их основные тезисы. Суть глобального влияния коммунистической эпохи на русскую ментальность состоит именно в закреплении в письменном виде тех основных ценностей, по сути глубоко антибуржуазных (то есть антигородских), которые эта ментальность накапливала за время своего становления. Важно, что именно в двадцатые годы XX века в России было введено всеобщее обязательное бесплатное образование, растиражировавшее – вначале через Пришвина и Носова, затем через Маяковского и Горького, а также через целостную интерпретационную модель под названием марксизм-ленинизм – основные ценностные стереотипы российской ментальности. Разве слабый должен умирать? Разве деньги могут дать человеку счастье? Разве быть богатым морально, когда столько людей по всему миру голодает? Разве какая-то абстрактная свобода достойна жертв? Разве среди нас нет врагов? Разве от несчастья можно застраховаться? Разве нам дано знать все обстоятельства, присутствующие в ситуации? Разве наш успех зависит только от нас? Разве поделиться тем, что у тебя есть – не высшее проявление человечности? И так далее, и тому подобное. Все перечисленные социокультурные смыслы, воспринятые русским самосознанием, пребывали в удивительной гармонии друг с другом, в результате сделав русских обладателями целостного последовательного мировоззрения созерцательного типа, мировоззрения, распахивающего индивида в мир, впускающего его в себя как соавтора своего бытия, но не его хозяина. Отсюда пассивность в достижении личных целей, самопожертвование в борьбе за общее мифическое благо, покорность при репрессиях, отсутствие стремления к прогрессу.