Ментовская работа
Шрифт:
— Чего это с ним, а? — севшим голосом просипел он. — Чего это с ним? Баклана начала охватывать паника, он уже понял, как может обернуться против него все сказанное ранее, и, наверное, хотел объяснить, что он здесь ни при чем, что это какое-то недоразумение, но вместо всего этого мог только бессмысленно повторять:
«Чего это с ним? Чего это с ним?» — последнюю фразу он уже выкрикнул фальцетом.
Затянувшееся молчание следователя пугало его, и, насколько я знал таких типов, с минуты на минуту он мог впасть
— Бакырова убили, и мы ищем тех, кто мог это сделать, — медленно проговорил Зайцев, испытующе глядя на подследственного.
— Я его не убивал, не способен я на такое, — зачастил Баклан. — Ну покричать, поругаться, ну морду набить — это я могу. А чтобы убить… Да вы спросите у ребят, любой это скажет…
— Кто же мог это сделать?
— Да я знать не знаю! Врагов у него вроде бы не было… Наверно, по пьянке…
Подрался с кем-нибудь — и готово. Под пьяную руку всякое может случиться! Ведь правда?
— Кто такой Рыжий? — прервал его излияния Зайцев.
— Рыжий, и все. Звать Федькой. Его Татарин приводил. Фамилию его я не спрашивал, а паспорт не смотрел. Знаю, что он откуда-то с Украины. Ножик, что давеча у этого товарища видел, — почтительный кивок в мою сторону, — тот верно, его. А больше я про него ничего не знаю.
— Ну хотя бы как он выглядит, чем занимается, где живет?
— Выглядит обыкновенно — рыжий, здоровый. А где живет — кто ж его знает, он птица вольная, сегодня — здесь, завтра — там.
Зайцев долго бился с Бакланом, пытаясь выяснить что-то еще, но безуспешно. Он не смог даже описать Рыжего, так что мы были лишены возможности сделать фоторобот или хотя бы словесный портрет. Видно, пора было заканчивать, и Зайцев задал последний вопрос:
— Где вы были в момент убийства?
— А когда это было? Ну, когда его убили? — Баклан понимал, что от этого его ответа зависит многое, и, облизывая сухие губы, уже заранее начал морщить лоб, чтобы хорошо вспомнить, где он мог находиться в то роковое время.
— Вчера днем.
Баклан мучительно задумался и вдруг совершенно неожиданно рассмеялся и снова принял прежнюю уверенную позу. Стало ясно, что сейчас он преподнесет какое-нибудь железное алиби.
— Где я был, гражданин следователь? — переспросил он совершенно другим тоном. — Записывайте в протокольчик: был я в вытрезвителе. Бес попутал с утра напиться, вот и попал. Правду говорят, что все к лучшему, теперь-то вы на меня подозрений не возведете!
Зайцев посмотрел на меня, и я вышел в соседний кабинет к телефону.
Действительно, гражданин Погорелов И. Т, вчера около 9 часов утра был подобран в невменяемом состоянии у Центрального рынка и протрезвлялся до вечера. Дежурный хорошо запомнил его — единственного дневного клиента. Я договорился, что он придет опознать Баклана, — эта формальность была необходима, но именно как формальность,
Когда я вернулся. Баклан с видимым удовольствием спросил:
— Ну что, гражданин начальник, проверили? Я тут уже протокольчик подписал, товарищ следователь вопросов ко мне не имеет, так что будем прощаться?
— Прощаться нам еще рано, Погорелов, — ответил я, и глаза у Баклана беспокойно забегали.
— Почему рано? К этому делу вы меня теперь никак не пришьете! И за бродяжничество не посадите — паспорт у меня имеется, в колонии выдали, и предостережений ни одного…
— Считай, что первое ты уже получил, — вмешался в разговор Багров. — А за те словечки, что ты давеча в баре выплевывал, отсидишь ты, как миленький, свои пятнадцать суток.
— Ну, это пожалуйста, — облегченно вздохнул Баклан. — Что заслужил, то отсижу, без обиды. Я человек справедливый.
Поздно вечером на оперативке обсуждали поступившую информацию. Собутыльники Баклана ничего интересного не сказали — это были случайные знакомые, объединенные общим пристрастием к перемене мест, легкому заработку и дармовой выпивке, и все, что лежало вне этого круга, их интереса не привлекало и в памяти не откладывалось. Двое из них несколько раз встречались с Бакыровым, пили водку с Рыжим-Федей, но сказать о них ничего толком не могли.
Сейчас все задержанные находились в приемнике-распределителе для бродяг, а Баклан — в спецприемнике для административно-арестованных, и в случае необходимости любого из них можно было допросить повторно. Впрочем, вряд ли это понадобится. Дежурный вытрезвителя опознал Баклана, тем самым полностью подтвердив его алиби, а подозревать в убийстве кого-нибудь из его дружков никаких оснований не было.
Оставался Рыжий-Федя. Судя по всему, это его видел рыбак неподалеку от места убийства и ему же принадлежал найденный в роще нож. Конечно, этих фактов недостаточно для вывода о его виновности, тем более что экспертиза еще не установила в ноже орудия преступления, но для того, чтобы начать отработку его как подозреваемого, этого хватит.
Вопрос в том, как его найти. Проверка по картотеке ничего не дала: хотя кличка Рыжий была распространенной, но людей, подходящих по имени и возрасту, не было.
Четыре рейдовые группы целый день ходили по пивным: знакомились с бродягами, резали рыбу ножами с врезанными монетами, и все напрасно — на приманку никто не клюнул. Единственным результатом этой работы явился десяток задержанных, ни один из которых не знал интересующих нас людей.
— В общем так, — подвел итог Есин, — выйти на Рыжего мы можем только через бродяг. С кем-то он разгружал вагоны, с кем-то ночевал, с кем-то играл в карты, пьянствовал, воровал, с кем-то сидел в тюрьме, как говорится, с миру по нитке…