Ментовские оборотни
Шрифт:
– А где наш папа, Катерина?
Я ее озадачил своим вопросом. Не ожидала она от меня подобного коварства. Даже нахмурилась, раздумывая. И вдруг посмотрела мне в глаза и сделала какой-то неуловимый жест рукой, приглашая меня последовать за ней. Было что-то завораживающее в этом мягком жесте и в ее глазах, которые смотрели совершенно не по-детски. Я махнул рукой Демину, давая понять, что присоединюсь к нему позднее, и пошел следом за Катей.
Мы обогнули угол дома. Девочка шла уверенным шагом человека, твердо знающего, что ему нужно, лишь оборачивалась время от времени, чтобы
На окраине участка Тропининых, заросшей нетронутым лесом, откуда и дома было не видать, Катерина вдруг склонилась и быстрыми кошачьими движениями разгребла высохшую смесь из елочных иголок, прошлогодней листвы и ошметков мха, и когда весь этот мусор был сметен, я увидел большой прозрачный осколок стекла, чуть присыпанный землей. Это был «секрет». Мы тоже такое проделывали в детстве. Маленькая ямка, в которую помещается что-либо ценное. Особо редкий вкладыш от жвачки или с трудом пойманная стрекоза. Сверху сокровище закрывается куском стекла, а после засыпается землей. Это твой личный «секрет», которым можно любоваться, если смести со стекла землю, и о котором никто не знает, кроме тебя. Еще «секрет» можно показать своему лучшему другу или подруге, и тогда у вас будет общая тайна.
То, что Катерина показала мне «секрет», я оценил. Такое кому попало не раскроют. Значит, я вызывал у нее доверие.
Катерина обернула ко мне свое серьезное личико и произнесла заговорщицким шепотом:
– Папа!
И пальчиком ткнула в стекло. Я приблизился и заглянул. Под стеклом лежал бумажный листок – неаккуратно вырезанный из журнала цветной фотоснимок веселого и лохматого Филиппа Киркорова.
– О-о-о! – протянул я нечто неопределенное, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться.
– Папа! – как заклинание повторила девочка и бережно присыпала «секрет» лесным мусором.
Она все проделывала с такой тщательностью, что было понятно – «секрет» имеет для нее огромную ценность. Я состроил приличествующую моменту гримасу. И ни в чем не собирался разубеждать несчастного ребенка. В ее жизни так мало радостей, что преступлением будет отнять еще и эту.
Никита проводил меня в кабинет отца. Тропинин и Илья в это время просматривали запись, которую Демин сделал накануне. Майор выставил сына за дверь, наказав присматривать за Катькой. Выглядел Тропинин чрезвычайно озабоченным. Я бы тоже напрягся, узнай достоверно о том, что меня хотят убить и активно ищут исполнителя.
Мы втроем досмотрели пленку до конца. Илья по ходу дела комментировал происходящее на экране, я помалкивал. Когда запись закончилась, Тропинин выключил телевизор.
– За что Жорж вас так не любит? – спросил я с сочувствием в голосе. – Ведь должна быть какая-то причина!
Когда решаются вырезать целую семью – это ведь не от того, что с утра проснулся в скверном настроении.
– Был конфликт, – ответил коротко Тропинин. – Но я тогда не думал, что все зайдет так далеко.
– Теперь вы его арестуете? – спросил я.
Тропинин
– Если бы все было так просто! – сказал он.
– У вас же доказательства! – кивнул я на телевизор.
– Для суда это не доказательства. Это самодеятельность, на которую у нас даже не было санкции. В принципе, это противозаконно – то, что мы сделали. И Жоржа этим не прищучишь. Даже если теперь пленку передать моим коллегам из местного ОВД, они не смогут предъявить Жоржу обвинения, да и не станут этого делать.
– Разве? – не поверил я.
– Они ведь не дураки, Евгений Иванович, эти мои коллеги. Им подставляться ни к чему. Пленка еще ничего не доказывает. Если ее предъявят Жоржу, этот Жорж, не будь дурак, скажет, что Илья сам к нему пришел с довольно странным предложением, и Жорж его сразу не спустил с лестницы только потому, что заподозрил неладное и решил все у Ильи поподробнее выведать и при этом ни в коем случае его не спугнуть, а уж позже, когда злодейские планы Ильи раскроются полностью, заявить в милицию.
– И кто же Жоржу поверит?
В ответ Тропинин посмотрел на меня печальным взглядом много повидавшего человека.
– Евгений Иванович, – сказал он со вздохом. – Это ведь я вам наспех скроенную версию Жоржа преподнес. То, что на поверхности лежит. А на самом деле линия защиты Жорика будет разработана так тщательно, что его не наказывать бы надо, а орденом награждать. Человек он, как вы понимаете, не бедный и адвокатов наймет самых лучших. А адвокаты эти такие ушлые ребята, что смогут что угодно доказать. Назовут черное белым, и им почему-то все поверят. Даже суд.
При слове «почему-то» майор Тропинин выразительно потер большой палец своей правой руки об указательный. Этот жест всегда обозначает деньги. Я понял.
– Зачем же тогда все это было нужно? – спросил я. – Скрытая запись и все такое прочее, если это все равно для суда – не доказательство.
– А это не для суда. Это я для моих коллег, – ответил Тропинин. – Если я приду к ним с пустыми руками, просто им скажу, что меня убить хотят, они пошлют меня куда подальше.
– Вас?
– Да. Потому что у каждого сотрудника непременно есть какие-то враги. Кого-то ты когда-то посадил. Кого-то попросту помял при задержании. Да любая может быть причина. Вы же сами знаете, какая репутация у милиции. Не любят нас, мягко говоря.
– Менты – козлы, – с легким сердцем подтвердил догадку собеседника Демин.
Тропинин даже не обиделся. Уже привык, наверное.
– Вот видите, – сказал он мне спокойно. – Поэтому чье-то там желание убить сотрудника милиции считается пустым звуком, блефом, не заслуживающим внимания пустяком – до тех пор, пока действительно не убьют. Вот тогда все зашевелятся и начнут искать убийц, – невесело усмехнулся майор. – А семье даже выплатят небольшое пособие в связи с потерей кормильца. Теперь вы понимаете, зачем мне эта пленка? Это уже какой-то серьезный звоночек. От него не отмахнешься. Это уже материальное подтверждение того, что здесь не пустяк. Теперь Жоржем займутся всерьез и будут искать настоящие и серьезные основания для его ареста. Что-то такое, что даст возможность его закрыть.