Меня не видно изнутри
Шрифт:
В первом классе, узнав имя учительницы, я тут же благополучно его забыла, а уточнить его так и не осмелилась. При каждой попытке обратиться к ней я просто молча улыбалась, выжидая, пока ей станет не по себе, и меня не спросят, в чём дело.
– Алекс, здравствуй! – послышался мягкий радушный голос.
Светловолосая женщина – очень красивая женщина, просто потрясающе красивая — плавно поднялась со своего места, чтобы разглядеть меня.
– Меня зовут Лидия.
Это была мама Марго.
Их совместный снимок всегда стоял на прикроватном
Миссис Равел была на каблуках и в платье, но не вечернем. Тонкая светло-серая ткань прямого кроя была собрана поясом на изящной талии. Рукава в три четверти открывали тонкие запястья – украшений, кроме обручального кольца, она не носила. Разве что, возможно, серьги, но под уложенными вьющимися волосами их видно не было.
– Здравствуйте, – я неловко помахала, стараясь поприветствовать всех одновременно и поскорее проскочить этап знакомства.
Она улыбнулась, и за этим простым открытым жестом я увидела сияющую доброжелательностью Марго. Та самая улыбка покорила меня в день знакомства с Академией.
Но началось всё не с улыбки.
Первое впечатление от встречи с Марго было обманчивым. Со скучающим и одновременно свирепым видом она застряла в очереди посреди дворика Академии. Каждый первокурсник должен был получить магнитный пропуск, буклеты и прочую макулатуру, чтобы ознакомиться с расписанием и расположением корпусов на кампусе, но, забегая вперёд, замечу, что все эти многочисленные бумажки только сбивали с толку, и в итоге мы с завидным постоянством опаздывали везде, куда только можно было опоздать.
Народу перед столиками собралось прилично. Скопление людей утомило даже болтунов, а уж мне и подавно хотелось махнуть на всё и спрятаться где-нибудь в теньке, пока шумная плотная толпа не рассосётся. Тем не менее я мужественно простояла всю очередь… и тут всё застопорилось. Прошла минута. Две. Прокручивая в голове ругательства, я придирчиво изучала девичью фигурку, битый час торчащую перед глазами, но изъянов в ней не обнаружила.
Меня охватило любопытство. Я выглянула сбоку. Оказалось, девушка и сама в бешенстве. Измученный аспирант-иностранец копался в коробке с именными карточками, и в очередной раз вопросительно произнёс её имя на французский манер: «Раве-е-ель?»
– Нет. Маргарита Лаура Равел. Рав'eл – через твёрдую «л», – отчеканила она, явно представляя, как надевает парню на голову мусорное ведро жестом настолько же твёрдым, как и буква в конце её фамилии. – Что ж так всё сложно-то! Пишется ведь одинаково!
– Он, наверное, думает, что ты великий композитор лет ста сорока, – хихикнула я себе под нос, не рассчитывая, что это прозвучит так громко.
Мой неловкий комментарий заставил аспиранта покраснеть. Тот тут же выискал папку, предназначенную Марго, и рассыпался в извинениях,
– Аллилуйя! – девушка с добродушной улыбкой схватила приветственную папку вверх ногами и вдруг повернулась ко мне. – Меня зовут Марго.
– Я слышала, – смущение превратило ответ почти в шёпот, но имя я запомнила.
Тогда я ещё не представляла, сколько раз произнесу его, и сколь часто буду видеть эту ободряющую всепрощающую улыбку.
Я потянулась за своим набором и вдруг обнаружила, что аспирант куда-то испарился. На его место встала рыжая безразличная ко всему старшекурсница. Марго высунулась из-за моего плеча:
– А этот… музыковед где?
Только спустя пару месяцев мы узнали от второкурсниц, что тот аспирант втрескался в Марго, и чтобы поглядеть на неё подольше, притворялся, что не может найти её документы. В итоге он так и не решился заговорить с ней.
Пока я боролась с ностальгией, моя лучшая подруга порхала от одного родного лица к другому с восторженным приветственным чмоканьем. Прерываясь на визгливое: «Привет! А-а-а! Привет-привет!», она задушила в объятиях рослого красавца – тот без усилий подхватил её за талию и покружил в воздухе. Потом чмокнула в щёку седого старичка, сидящего в массивном кресле возле обеденного стола, и утопила в потоке болтовни старшую сестру. Спокойная брюнетка, заметив мой взгляд, одарила меня ироничной улыбкой Моны Лизы.
Тут же мимо промелькнула чья-то златовласая макушка. Хихикающая девчушка – точная копия коллекционной фарфоровой куколки, с тоненьким писком погналась за кем-то по столовой. Её целью был худой мальчишка в подобии лётного комбинезона. На макушке его даже пестрели специальные защитные очки с апельсиновыми стёклами. Поравнявшись со мной, прыгая на одной ноге, чтобы развернуться в другую сторону, паренёк протараторил невнятное приветствие. На ангельском личике заиграла шкодливая улыбка дьяволёнка, из-под длинных ресниц с озорством сверкнули огромные синие глаза.
– Привет, Натан, – угадала я.
Он был единственным из Равелов, кого я знала по имени задолго до визита в Атермонт. Младший брат Марго, которому весной исполнилось двенадцать, пока ещё не вошёл в подростковый возраст, чтобы трансформировать искреннее детское любопытство в «я и так всё знаю, отстаньте от меня». Он беспрестанно терроризировал обитателей дома безумными идеями и экспериментами. Пока что они не вышли за рамки баловства, но порой причиняли беспокойство: не по поводу целости и сохранности особняка Равелов, а, главным образом, за жизнь самого Натана.
Вкупе это складывалось в картину-катастрофу, включающую в себя, по рассказам Марго: попытку подарить дяде Альберту волосы при помощи клея-момента и крысы; масштабный новогодний фейерверк в ванной; а также великую любовь к полётам – когда маленький изобретатель сиганул из окна третьего этажа с самодельным дельтапланом. Попытка эта едва не стоила брату Марго жизни. Ситуацию спасла старая яблоня, в которую тот врезался, пикируя вниз, и в итоге отделался лишь боязнью высоты и ненавистью к домашним арестам.