Меня зовут Фрайди
Шрифт:
Он ответил:
— Я сначала позвоню, чтобы ты смогла вывести этого мужчину, но пойду сразу наверх. Нет смысла ходить туда-сюда. Но шампанское я пошлю наверх; сам я его нести не собираюсь.
— Подожди, — сказала я. — Я еще не согласилась с твоими низменными намерениями. Все, что я обещала, — это возможность уговорить меня. В холле. А не в моей спальне.
— Марджори, ты трудная женщина.
— Нет, это ты трудный мужчина. Я знаю, что я делаю. — Внезапное просветления сказало мне, что я действительно знаю. — Как ты относишься к искусственным людям? Хотел бы ты, чтобы твоя сестра
— А у тебя есть кто-нибудь на примете? Сестренка немного засиделась в девах; она не может позволить себе быть разборчивой.
— Не надо уходить от вопроса. Женился бы ты на искусственной женщине?
— А что подумают соседи? Марджори, а откуда ты знаешь, что я этого не сделал? Ты видела снимок моей жены. Из артефактов должны получаться лучшие жены, что горизонтально, что вертикально.
— Ты хотел сказать, наложницы. Жениться на них необязательно. Тревор, ты не только не женат на искусственной женщине; ты о них не знаешь ничего, кроме распространенного мифа… иначе ты не стал бы говорить «артефакт», когда речь идет об «искусственных людях».
— Я подлый, коварный и отвратительный. Я употребил неправильный термин, чтобы ты не заподозрила, что я искусственный.
— Ты не искусственный, иначе я поняла бы это. И хотя ты, возможно, лег бы с искусственной женщиной в постель, ты не стал бы мечтать о женитьбе на ней. Это пустой разговор; давай закроем тему. Мне нужно примерно два часа; не удивляйся, если мой терминал будет занят. Набей сообщение и найди себе что-нибудь выпить. Я спущусь, как только смогу.
Я зарегистрировалась у стойки и поднялась наверх, но не в апартаменты для молодоженов — в отсутствии Жоржа от этой восхитительной причуды у меня только испортилось бы настроение — а в очень симпатичный номер с хорошей большой широкой кроватью, роскошью, которую я заказала из глубокого подозрения, что благодаря бездарной рекламе Тревор все-таки в ней окажется.
Я отложила эту мысль и занялась делом.
Я позвонила в «Виксберг хилтон». Нет, мистер и миссис Перро выехали. Нет, нового адреса они не оставили. Очень жа-аль!
Мне тоже было жаль, и от этого синтезированного компьютерного голоса мне легче не стало. Я позвонила в университет Макгилл в Монреале и потратила двадцать минут, чтобы выяснить, что «да, доктор Перро является сотрудником университета, но в настоящий момент он находится в университете в Манитоба». Единственной новостью было то, что этот монреальский компьютер с одинаковой легкостью синтезировал английский и французский и всегда отвечал на том языке, на котором к нему обратились. Эти электронные отфутболиватели очень умны — по-моему, даже слишком.
Я попробовала код Дженет (Иена) в Виннипеге, выяснила, что их терминал не работает по заявке абонента. Мне стало интересно, как я смогла сегодня принимать новости на терминале в Норе. Не означало ли «не работает» всего лишь «никаких вызовов»? Были ли это страшной тайной СТиТ?
АНЗАК-Виннипег перебрасывала меня между разными частями компьютера, предназначенного для путешествующей публики, пока я наконец не добралась до человеческого голоса, который признал, что капитан Торми в отпуске в связи с чрезвычайным положением и отменой рейсов в Новую Зеландию.
Оклендский
Как можно было попасть в Новую Зеландию, если ПБ не летали? На морском коньке не поедешь, они слишком маленькие. А эти большие надводные грузовые суда на шипстоунах, они когда-нибудь возили пассажиров? По-моему, они для этого не были приспособлены. Я, кажется, даже где-то слышала, что на некоторых из них нет даже команды.
Я была уверена, что досконально разбираюсь в способах передвижения, лучше, чем профессиональные коммивояжеры, потому что как курьер я часто пользовалась способами, которые недоступны туристам, и о которых простые коммивояжеры не знают. Мне было неприятно осознать, что я никогда не задумывалась над тем, как перехитрить судьбу, когда все ПБ стоят на приколе. Но способ есть, способ всегда есть. Я пометила эту задачу у себя в голове, чтобы решить ее позднее.
Я позвонила в университет в Сиднее, поговорила с компьютером, но в конце концов услышала человеческий голос, который признался, что знает профессора Фарнезе, но он сейчас в академическом отпуске. Нет, домашние коды и адреса никогда не разглашаются — извините. Возможно, справочная поможет.
Компьютер информационной службы Сиднея казался одиноким, потому что был готов беседовать со мной до бесконечности — он говорил все, что угодно, но только никак не признавал, что Федерико или Элизабет Фарнезе есть в его сети. Я выслушала рекламу Самого Большого Моста В Мире (это неправда) и Крупнейшего В Мире Оперного Театра (это правда), так что приезжайте к нам в Австралию и — я неохотно отключилась; дружелюбный компьютер с австралийским акцентом — это лучше, чем многие люди, обычные или такие, как я.
Мне пришлось воспользоваться тем, чего я надеялась избежать: Крайстчерч. Могло получиться так, что когда произошел переезд, из штаба босса мне послали сообщение по адресу моей бывшей семьи — если это был переезд, а не полная катастрофа. Была очень слабая возможность, что Иен, не сумев связаться со мной в Империи, мог послать сообщение в мой бывший дом в надежде на то, что его перешлют. Я вспомнила, что дала ему свой код в Крайстчерч, когда он дал мне код своей квартиры в Окленде. Поэтому я позвонила в свой бывший дом…
…и была шокирована так же, как человек, который наступает на ступеньку, которой там не было. «Терминал, на который вы звоните, не обслуживается. Звонки не коммутируются. В случае крайней необходимости звоните…» — дальше следовал код, в котором я узнала код офиса Брайана.
Я сообразила, что делаю поправку на часовые пояса не в ту сторону, чтобы получить неправильный ответ, благодаря которому смогу не звонить — и заставила себя бросить это. Здесь была середина дня, начало четвертого, значит, в Новой Зеландии было завтрашнее утро, одиннадцатый час, в это время была самая большая вероятность застать Брайана. Я набрала его код, всего несколько секунд подождала ответа со спутника, и передо мной появилось его изумленное лицо. — Марджори!