Меня зовут женщина (сборник)
Шрифт:
– Пишите! – говорит он.
– Что писать?
– Пишите, что партия «зеленых» плохо работает! Я начальник всех партий, я партийный контроль, я их всех контролирую. Я с ними разберусь по вашему заявлению.
– Нас не интересует работа партии «зеленых»! Нас интересуют наши вещи! Мы опаздываем на поезд! Внизу нас ждет машина!
– А кто вы сами будете? – спрашивает он, внимательно разглядывая длинноволосого хипповатого Мишу Угарова и орущую меня в кожаных штанах, запыленных в вояже. И тут я врубаюсь, что делать.
– Вот что, – говорю я
– Какая газета? – напрягшимся голосом спрашивает он.
– Литературная, – ведь уже все равно что врать.
– О, душевная газета, – расцветает он, что-то говорит по-монгольски подчиненному, и тот испаряется. – Я послал его вниз за ключами. Там есть ключи от всех комнат. Я сам писатель, поэт. У меня книга вышла. Я три раза был в России, меня даже на русский переводили. Немножко. Оставьте телефон, может, я в вашей газете стихи смогу напечатать.
Я швыряю визитку, на которой английскими золотыми буквами написаны мои глупейшие титулы специально для таких, как этот тип. Визитка производит на него грандиознейшее впечатление. Он читает ее минут десять сначала без очков, потом в очках, потом еще раз для верности без очков, при том что, понятно, ни одной английской буквы он не знает. Миша стоит бледный, как небо над Улан-Батором, я готова вцепиться в толстые щеки партийного контролера. На часах ровно четыре – время нашей встречи с Энхе на вокзале. Мы мечемся по кабинету, как раненые звери.
– Где мэр города? Где руководители правящей партии? Где посольство? Где телевидение? – ору я, зачем-то набираю телефон Энхе, которая по логике вещей уже ждет нас на вокзале, и вдруг слышу ее голос. Она советует нам не нервничать и кладет трубку. В это время входит еще один подчиненный и сообщает по-русски, что в партии «зеленых» все время был человек, просто он спал все это время, жарко ведь…
Не успев себя проконтролировать, я длинно и конструктивно матерюсь и вижу, что их лица мгновенно меняются. Так разговаривал с ними всю жизнь русский наместник, теперь они совершенно убедились, что перед ними большие люди из Москвы, и толпой бегут тащить наши вещи вниз в машину. Из одной из сумок на лестнице падает дамская кофточка.
– Мадама, – кричит один из них, неся ее за мной на вытянутых руках. – У вас упал.
На вокзале, набитом торгующей шпаной и пейзанами с барашками на поводочке, мы находим компанию своих иностранцев. Они взволнованы – полпятого, а Энхе нет. Полпятого, пять, полшестого, шесть… В начале седьмого она появляется со своей круглой улыбкой.
– Энхе, мы опоздали на поезд!
– Нет. Еще китайский не прошел. У нас, если китайский не прошел, поезда вообще не ходят.
– Почему?
– Так…
– Но ведь есть расписание поездов.
– Есть. Но пока китайский не прошел, никакие поезда не пускают.
– А почему ты нам сказала прийти к четырем часам?
– Четыре,
Около нашего багажа начинает крутиться стая грязных монгольских детей. Мы гоняем их, они вспархивают, как стайка птичек, и через минуту снова прилипают к нашему скарбу.
– Бедные монгольские дети, они так плохо живут. Этой стране необходимы основы вальдорфской педагогики, – говорит пожилая норвежская учительница.
– Основная задача этих детей – стянуть ваш кошелек, – объясняет Лена.
– Мой кошелек? – Норвежка надевает очки и бросается на детей с таким ором, что больше ни один из них не рискует подойти к компании.
– Вальдорфская педагогика, – хихикаем мы по-русски.
– Я старый военный, – скажет потом на ухо мне ее супруг. – Но главный военный в нашей семье – моя жена.
Наконец прибывает поезд. О, что это за поезд! Сохранившиеся в окнах обломки стекол черны, как монгольская ночь. Воды нет как класса. В проводницком купе живет и ездит монгольская семья: мама, папа, двое детей. Продолжение рода заселяет коридорное пространство, в котором сосредоточены ковры, бараны, кормилицы грудью с младенцами, дерущиеся на тюках пьяные, заторможенные сельские старики в национальных халатах.
– Мы, партия «зеленых», очень любим русских, – говорит Энхе. – Русские – первые люди в Монголии. Вся моя семья обслуживает туризм, все мои родственники живут в Эрденете, поэтому мы едем в Эрденет.
– А что в Эрденете интересного?
– Ничего. Там живет вся моя семья, родители, братья, сестры… Еще там есть большой комбинат, его построили русские.
– Если партия «зеленых» так любит русских, почему Туя выкинула нас из своего автобуса?
– Туя повезла Хефнера. Хефнер – это богатая немецкая партия «зеленых». Туя будет просить у него денег для нашей партии.
– А при чем тут мы?
– А вдруг вы тоже «зеленые» и тоже будете просить у Хефнера денег!
Ночью мы околеваем от холода. Одеял нет. Вместо белья выдается два серо-сизых прямоугольника, простреленных насквозь, немотивированных размеров: уже не полотенце, но еще не простыня. Мрачного вида монголы с очертаниями пистолетов в пиджачных карманах тусуются в тамбуре и бродят по крыше вагона. Выходить из купе боязно.
Дождливый утренний Эрденет с блочным хрущевским лицом и молодые парни, бросающиеся к нашим вещам на платформе.
– Не бойтесь, это мои родственники, в провинции никто не ворует, здесь совсем другие люди, – говорит Энхе. Действительно, лица другие: доверчивые, спокойные.
Кроме меня, Лены и Миши, в компании восемь человек: пожилая норвежская пара, роскошная голландка Елена с дочкой Науми, красавчики Елле и Денси, тоже из Амстердама, бестолковая Анита и шустрый англичанин из Страсбурга Ричард. Мы обрастаем как снежный ком родственниками Энхе, сначала они влезают в наш автобус, потом к автобусу присоединяется грузовик с блеющим барашком.