Меня зовут женщина (сборник)
Шрифт:
– У нас в Монголии ничего быстро не делается. Я ходил договаривался. Иностранцы будут жить в беленькая домочка, русские будут жить в юрта.
– Переведите ей, – возмущается Елена. – Мы не позволим дискриминировать наших русских друзей!
– Юрта тепло, – сладко улыбается Энхе. – В юрта есть печка.
Мы выгружаем иностранцев в «беленькую домочку» – вполне милые и абсолютно холодные пластмассовые коттеджи, туалеты и ванны в которых накрест забиты досками.
– Невероятная страна, – говорит Елена. – Здесь всегда работает радио и никогда не работают туалет
Радио действительно вопит во весь размах ущелья, изводя слушателей партийными песнями и окриками. Когда с юрты снимают большой навесной замок, мы цепенеем. Стены внутри затянуты алым и синим шелком, вокруг печки стоят три антикварных дивана в резных кружевах, в комоде ждут бокалы и пиалы, пол застелен дорогим ковром, а у двери садится на корточки заторможенная подобострастная прислуга, прилагающаяся к юрте. Мы с трудом подавляем визг восторга, потому что, если не принять юрту как должное и обнаружить невинную хлестаковщину, через полчаса окажешься в «беленькой домочке».
– Ничего, ничего, – говорит Миша поставленным актерским голосом. – Энхе, где тут дров нарубить?
– Зачем дров нарубить? Монгола все сделает.
Прислуга действительно разводит огонь, застилает диваны, расставляет посуду и снова садится на корточки, созерцая нас глазами-локаторами: не изволим ли мы чего. Она не понимает ни слова по-русски или прикидывается и страшно нас комплексует. Очень хочется ее послать, но неудобно, мы наливаем ей пиалу чая, которую она созерцает как фигурку Будды, но так и не решается пригубить. Затянув всю юрту веревками, мы развешиваем мокрую одежду, фричики добавляют свою, всячески демонстрируя зависть к нашим жилищным условиям.
– Я нашел женщину, которая приехала с Украины, может быть, она что-нибудь знает о твоих детях, – сообщает Ричард.
– Украина большая.
– Планета Земля вся маленькая, а ты говоришь, что Украина большая, – отвечает Ричард и тащит меня в другой конец турбазы. По дороге Ричарда хватают все идущие навстречу дети, которых он за пару часов пребывания здесь успел обучить английским и африканским играм в мяч, владея десятью монгольскими словами. В коттедже нас встречают как дорогих гостей, вытаскивая на стол все, что есть. Молодая пианистка из Чернигова с нервным приятным лицом, ее десятилетняя издерганная дочка и очаровательная монголка, преподающая русский язык.
– Давно ли вы с Украины? Мои дети с мамой там живут на даче, и я почти месяц не имею связи с ними.
– Я здесь два года, – говорит пианистка Лиля. – Муж работает на заводе, а я преподаю музыку детям. Монгольские дети невероятно музыкальны, и мне очень интересно.
Дома на Украине у меня были большие сложности, а здесь я спокойна и совершенно счастлива, – говорит она, барабаня длинными пальцами по столу, и в глазах у нее такая тоска, что даже Ричарду понятно, как бесстыдно она врет. Когда мы идем по тропинке к столовой, она хватает меня за руку и плачет.
– Послушайте, какое счастье встретить здесь своих. Я ненавижу Монголию, но у меня нет другого выхода. Я хочу все объяснить вам, потому что мы больше никогда не увидимся.
– Это связано с мужчиной, который остался дома?
– А что, это видно?
– Видно.
– Тогда почему мой муж не видит этого?
– Потому что тогда ему придется принимать решение, которое должны принять вы сами.
– Но у нас дочь. Посоветуйте что-нибудь, я прошу совета не потому, что я – дура, а потому, что здесь, среди этих гор, среди этой чужой жизни, у меня все сместилось, мне кажется, что я уже на том свете.
– Попробуйте честно сказать себе, в какой ситуации вы перестанете быть несчастной, и попробуйте добиться этой ситуации. И не прикрывайтесь дочерью, сейчас возле вас она живет в аду, посмотрите на нее внимательно.
– Но мой муж любит меня!
– И будет очень горевать, если однажды вы наедитесь таблеток! Если это вас утешает, то я ничем не могу вам помочь. Пойдемте, я познакомлю вас с одной голландкой, она гораздо умнее меня.
Елена все понимает с порога, она кладет пианистку на постель, вводит ее в состояние транса и задает ей вопросы.
– Я могу только наладить ее сон, а ей надо, чтоб кто-то наладил ее жизнь, потому что она не хочет делать это сама. Она – классическая женщина-жертва. Причем она трижды жертва: она приносит себя в жертву ребенку, любимому и мужу. Ужас не в том, что она устраивает из своей жизни тюрьму, ужас в том, что потом ее дочка построит точно такую же модель семьи. И так это будет из поколения в поколение, пока кто-нибудь не осмелится и не разорвет эти цепи.
Вечером в зальчике типа клуба происходит братание. Собственно, нас спасали от дождя, но местная администрация хочет выдоить из этого общественное мероприятие. Вообще в Монголии все время ощущение, что на машине времени я отъехала назад в свое пионерское детство.
– Скажите правду, кто вы такие? – спрашивает пианистка. – Почему вас поселили в правительственной юрте? Вся турбаза переполошилась, последние годы в эту юрту не пускали никого, даже на экскурсию!
Не желая мерзнуть в домике, я отвечаю уклончиво-многозначительно.
Идеологическая вождиха базы забирается на сцену с микрофоном и произносит длинную речь по-монгольски, после которой присутствующие в зале бурно рукоплещут, обернувшись к нам. Компания, состоящая из Аниты, Елле, Денси, меня и Ричарда с трубой под мышкой, пришедших потанцевать, краснеет и неловко раскланивается. Ричарда тащат на сцену, где он фальшиво дудит про Чингисхана, и награждают помпезным дипломом. Потом вождиха подходит ко мне и просит произнести приветственную речь по поводу победы коммунистов в Монголии. Я злобно сообщаю, что пришла сюда танцевать, а не приветствовать коммунистов, что она воспринимает как указание, дает знак рукой парню на сцене, и тот врубает музыку с цветомузыкальной мигалкой и тушит свет.