Меняю курс
Шрифт:
«У нас была изнурительная неделя. Полеты на Эбро следовали один за другим с изматывающей быстротой. В перерывах мы спали где попало. Там, наверху, мы только успевали стрелять, не целясь… Вражеской авиации так много, что не видно неба. Ее самолеты даже мешают друг другу. Многие из них летают над нашей территорией и ждут, когда мы возвращаемся поврежденные, чтобы прикончить…»
Эта историческая битва, длившаяся три с половиной месяца, умно и смело задуманная генеральным штабом и осуществленная республиканской армией, почти не имевшей артиллерии и авиации, армией, которую все считали уже побежденной, вызвала всеобщее удивление.
Подобная операция в тех условиях,
* * *
В то время как наши части вели бои на Эбро, в Мюнхене состоялся постыдный сговор между Гитлером, Муссолини, Чемберленом и Даладье, в результате которого Чехословакия фактически была отдана нацистским агрессорам. Мюнхенский пакт означал благословение французским и английским правительствами гитлеровской агрессии в Европе. С этого момента Англия и Франция уже не ограничивались негласной [413] поддержкой итало-германской агрессии в Испании, они в различной форме требовали как можно быстрее покончить с сопротивлением испанского народа. Последствия мюнхенского сговора мы почувствовали очень скоро. Для организации контрнаступления в Каталонии Франко снова получил от Италии и Германии значительную помощь.
Пытаясь обмануть мировое общественное мнение, правительство Чемберлена, лицемерно предложило отозвать иностранцев из обоих воюющих лагерей{156}. Негрин не понял маневра англичан и отдал приказ возвратить с фронта всех бойцов Интернациональных бригад, предложив Лиге наций прислать в Испанию международную комиссию для наблюдения за эвакуацией иностранцев из нашей зоны. В республиканской армии тогда находилось примерно 6000 бойцов Интернациональных бригад.
Правительство решило устроить торжественные проводы добровольцам - борцам за свободу. 17 октября все жители Барселоны вышли на улицу, чтобы попрощаться и выразить благодарность антифашистам, прибывшим в Испанию из разных стран мира и бок о бок сражавшимся с нашими солдатами. Когда во время парада появились первые интербригадовцы, им оказали необычайно волнующую встречу. Я никогда не видел такого искреннего энтузиазма.
Высказывалось множество догадок о количестве добровольцев, прибывших в республиканскую зону. Собственно говоря, с военной точки зрения 35000 интернациональных добровольцев, включая и советских товарищей, - сила относительно небольшая. Но ее моральное значение огромно, она внесла ценный вклад в борьбу испанского народа за свободу.
Проявленный интернационалистами беспримерный героизм навсегда войдет в историю. 5000 интербригадовцев погибли, сражаясь с фашизмом в Испании. Самоотверженность и дисциплина добровольцев оказывали сильнейшее влияние на республиканцев на фронте и в тылу. В Испании будущего память о них сохранится навечно.
Я не привел имени ни одного интербригадовца, и это не небрежность. Мне не хотелось случайно упустить кого-либо. [414]
Когда в нашей зоне уже не осталось ни одного интернационалиста, так называемые «добровольцы» из Германии и итальянские дивизии совершенно открыто начали большое наступление на Каталонию, заставив республиканские войска, не имевшие возможности восполнить недостаток в вооружении и технике, перейти на территорию
Миссия в Москву. Каталония в огне. Возвращение в Центр
Однажды рано утром за несколько дней до фашистского наступления на Каталонию мне передали распоряжение Негрина срочно зайти к нему домой. У Негрина я застал генерала Рохо. Оба выглядели так, словно работали всю ночь. Мне показалось, они с нетерпением ждали моего прихода. Как только я вошел, Негрин тотчас приступил к делу. Он сказал, что вместе с Рохо они весьма обстоятельно проанализировали обстановку и пришли к обоюдному мнению: положение крайне серьезно. Единственная возможность избежать потери Каталонии или отсрочить ее - обращение к Советскому Союзу с просьбой предоставить Испании крупную партию вооружения. Подробные списки требуемых военных материалов ими уже составлены. Я помню только некоторые цифры: 250 самолетов, 250 танков, 4000 пулеметов, 650 орудий и далее в таких же масштабах. Мне они показались фантастическими.
Негрин сказал, что для республики это вопрос жизни и смерти. Такую просьбу должен передать человек, пользующийся полным доверием республиканского правительства и вкушающий такое же доверие Советскому правительству. Осуществить эту миссию они решили поручить мне. Удивленный, я сказал председателю совета министров, что полностью отдаю себя в его распоряжение и, хотя не желаю уклоняться от выполнения столь трудного задания, быть может, он найдет более подходящего человека, нежели я, для ведения столь важных переговоров с Советским правительством.
Негрин не обратил внимания на мое замечание и стал инструктировать меня. Я должен был отправиться в Москву в тот же самый день. Негрин вручил мне три письма, написанные им собственноручно для М. И. Калинина, И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова. В этих письмах он представлял меня как [415] человека, пользующегося полным доверием правительства Испанской республики, наделенного всеми полномочиями для принятия от его имени любого решения.
Через несколько часов я выехал из Барселоны в Москву в сопровождении Кони и полковника авиации Мануэля Арнала, одного из лучших наших инженеров, человека, которому я полностью доверял и который оказал мне большую помощь в период переговоров как технический советник.
Прибыв в Москву, я в тот же день посетил советского министра обороны маршала Ворошилова и вручил ему письма Негрина: одно - для него, как я уже говорил, а два других - для передачи адресатам.
На следующий день в половине шестого вечера в моем номере в гостинице появился полковник в сопровождении переводчицы Марии Юлии Фортус - замечательного человека, которая работала со мной на протяжении почти двух лет в Испании и с которой меня связывала большая дружба. Полковник сказал, что ему поручено сопровождать меня на встречу, но с кем и где она состоится, не сообщил. Зная, насколько сдержанны советские люди, я не стал его расспрашивать. В тот момент меня интересовало лишь одно: как можно скорее узнать ответ правительства СССР на нашу просьбу.
Я очень удивился, увидев, что мы направляемся не в резиденцию Ворошилова, а, как оказалось, в Кремль. У одного из дворцов машина остановилась. Полковник, не проронивший ни единого слова на протяжении всего пути, проводил нас в приемную, а затем оставил одних, но тотчас же вернулся, открыл дверь в соседнюю комнату и пригласил меня пройти. Войдя в комнату, я увидел И. В. Сталина и рядом с ним В. М. Молотова и К. Е. Ворошилова. С протянутой рукой И. В. Сталин направился ко мне, представляясь: