Мэр Кестербриджа
Шрифт:
Уборка урожая так запоздала из-за неустойчивой погоды, что как только выдавался ясный день, все напрягали силы, стараясь по мере возможности спасти поврежденные хлеба. Дни быстро укорачивались, и жнецы работали при лунном свете. Так и в тот вечер пшеничные поля, примыкавшие к двум сторонам прямоугольника, образованного чертой города, кишели жнецами. Их смех и возгласы доносились до торговых рядов, у которых Хенчард стоял в ожидании, и, заметив, куда свернули Фарфрэ и Люсетта, он сразу догадался, что они направились в поля.
Здесь собрался чуть ли не весь город. Жители
Дойдя до конца улицы, Хенчард пересек тенистую аллею на валу, спустился по зеленому откосу и остановился среди жнивья. На желтом поле копны высились, как шатры, и те, что стояли далеко, терялись в пронизанном лунным светом тумане.
Хенчард спустился туда, где работы были уже закончены, а Доналд и Люсетта вышли на поле в другом месте, и Хенчард видел, как они идут между копнами. Они не думали о том, куда идут, и их бесцельный извилистый путь вскоре стал отклоняться в сторону Хенчарда. Встреча с ними не сулила ничего хорошего, и Хенчард, подойдя к ближайшей копне, сел под нею.
— Я разрешаю, — весело промолвила Люсетта. — Говорите что хотите.
— Хорошо, — отозвался Фарфрэ таким тоном, по которому можно было безошибочно распознать страстно влюбленного человека (при Хенчарде он еще ни разу так не говорил). — Многие будут за вами ухаживать, потому что у вас прекрасное общественное положение, потому что вы богаты, талантливы и красивы. Так неужели вы удержитесь от соблазна стать одной из тех дам, которые окружены толпой поклонников… да… неужели удовольствуетесь одним, весьма скромным?
— Это тем, кто говорит со мной? — спросила она со смехом. — Прекрасно, сэр, что же дальше?
— Ах, боюсь, что мое чувство заставит меня позабыть о хороших манерах!
— В таком случае, надеюсь, вы навсегда о них забудете, если у вас не хватает их только по этой причине. — Она произнесла несколько слов, которых Хенчард не расслышал, потом сказала: — А вы уверены, что не будете ревновать?
Фарфрэ сжал ее руку и этим, видимо, убедил ее, что ревновать не будет.
— Вы теперь уверены, Доналд, что я не люблю никого другого, — сказала она. — И все же мне хотелось бы кое в чем поступать по-своему.
— Хоть во всем! Но что именно вы имеете в виду?
— А если я, например, не захочу навсегда остаться в Кестербридже, поняв, что здесь я не буду счастлива?
Хенчард не услышал ответа; он мог бы услышать и его и многое другое, но не хотел подслушивать. Фарфрэ и Люсетта пошли в ту сторону, где работали люди и где снопы — по дюжине в минуту — грузили на повозки и фургоны, увозившие их с поля.
Люсетта настояла на том, чтобы расстаться с Фарфрэ, когда они подошли к рабочим. У него к ним было какое-то дело, и он упрашивал ее подождать несколько минут, но она была неумолима и отправилась домой одна.
Хенчард тотчас последовал за ней. Он был в таком состоянии, что, подойдя к дому Люсетты, даже не постучал в дверь, а открыл ее и прошел прямо в гостиную,
Свет здесь был такой тусклый, что Люсетта сначала не заметила Хенчарда. Увидев его, она слабо вскрикнула, и это был почти крик ужаса.
— Как можно так пугать меня? — воскликнула она, покраснев. — Уже одиннадцатый час, и вы не имеете права приходить ко мне без зова в такое время.
— Не знаю, имею я право или нет. Во всяком случае, у меня есть оправдание. Не пора ли мне перестать думать о всяких приличиях и обычаях?
— Приходить так поздно не принято, и мне это может повредить.
— Я приходил час назад, но вы не пожелали принять меня, а теперь я пришел потому, что, думал, вы дома. Это вы плохо себя ведете, Люсетта, а не я. Не к лицу тебе так швыряться мной. Может, напомнить вам то, о чем вы, должно быть, позабыли?
Она опустилась в кресло и побледнела.
— Я не хочу слышать об этом… не хочу слышать! — пролепетала она, закрыв лицо руками, когда он, подойдя к ней вплотную, начал говорить о былых днях на Джерси.
— А не худо бы послушать, — сказал он.
— Все это кончилось ничем и — по вашей вине. Так почему не предоставить мне свободы, которой я добилась ценой таких страданий! Если бы я знала, что вы хотите жениться на мне, потому что любите меня, я теперь, может быть, и считала бы себя связанной. Но я быстро поняла, что вы это затеяли из жалости… для вас это просто неприятная обязанность… я за вами ухаживала во время вашей болезни и скомпрометировала себя, вот вы и решили, что должны вознаградить меня. После этого я уже не могла любить вас так глубоко, как раньше.
— Так почему же вы приехали сюда искать меня?
— Я думала, что раз вы свободны, я должна выйти за вас замуж, потому что этого требует моя совесть, хотя я… уже не так сильно любила вас.
— А почему же вы теперь думаете иначе?
Она молчала. Ясно, что совесть имела над нею власть только до тех пор, пока в дело не вмешалась новая любовь и не захватила эту власть. Поняв это, Люсетта на минуту забыла о тех доводах, которыми сама отчасти оправдывала себя: ведь, обнаружив недостатки Хенчарда, она решила, что в известной мере имеет право не рисковать своим счастьем — не вручать его такому человеку, раз уже она в свое время избежала брака с ним. Она смогла только сказать:
— Тогда я была бедной девушкой, но теперь обстоятельства мои изменились, так что я уже не та, какой была прежде.
— Это верно. И поэтому мое положение не из легких. Но я не притронусь к вашим деньгам. Я охотно пойду на то, чтобы вы тратили каждый свой пенни только на себя. Да и вообще этот ваш довод не к месту. Тот, о ком вы думаете, не лучше меня.
— Если бы вы были таким же хорошим, как он, вы бы оставили меня! — воскликнула она страстно.
Эти слова, к несчастью, взбесили Хенчарда.