Мера Наказания
Шрифт:
– Пятьсот рублей накрылось, - огорчается Тонька по дороге, - из-за Вас долбодятлов обессиливших.
– Сутки не жравши, обессилишь тут, - возражает Венька, а Гога молчит, ему по-прежнему очень и очень плохо. За три дома до Тоньки их кто-то окликает. Тонька здоровается с каким-то дедом, тоже очевидно, не дачником, подходит и о чем-то с ним разговаривает, а они, чуть пройдя дальше, ждут ее у калитки соседнего дома. Через минут пять Тонька подходит, а на лице улыбка: "Не поверите, тоже любитель навоза. Завтра привезут. Увидел, что я с Вами двумя замухранами иду, попросил помочь. Денег нет, не дачник, но на соленья, сало и литр самогона я сговорилась. А самогон у него отменный. Не было бы счастья,
В доме Веньке кажется, что Гога вовсе и не уставал, он вновь активный балагур и авторитет, травит Веньке о порядках на зоне, и о том, как он там все держал с остальными нормальными пацанами. Суетится, накрывает на стол Тонька, и вот уже лежат в тарелках отваренные яйца и картошка, открыта банка с квашеной капустой. Но чего-то не хватает, очень сильно не хватает.
– А где?
– спрашивает веселый и уже совсем-совсем бодрый Гога.
– В манде, - понимает его вопрос Тонька, - нальешь, загуляете и все сорвете. Вот завтра работу выполним, тогда и забухаем.
Почему-то пропадает веселье и бодрость. И вновь косит от усталости. А после ужина опять по своим углам в хате, и мгновенно от усталости накатывает мертвый сон...
Утром идет дождь и мешает работе. Венька и сам не понимает, то ли в навозе он весь, то ли в грязи. Ползут, суетятся, растаскивают по огороду. А дед на подхвате. Мерзкий дождь заливает лицо. И кажется Веньке, что все они похожи на навозные черви, извиваются, изгибаются в непреодолимом дерьме, пытаясь выползти наружу, но дерьмо бесконечно и его не победить. "Жизнь-дерьмо", - почему-то думается ему. Но к обеду дождь проходит, и выглядывает хитрое солнце. И Венька вдруг замечает, что та здоровенная куча, которая была с утра, вовсе и не куча уже, а так, остатки на пару носилок. Обессиливший Гога валится прямо в грязь, шумно дышит и кашляет. Дед благодарит за работу, уходит с Тонькой в дом, а оттуда Тонька выносит соленые огурцы, шмат сала и, как и было обещано, литр мутного самогона в пластиковой бутылке. При лицезрении Тоньки жизнь кажется Веньке теперь не такой уж и плохой. "Если что-то делать правильно, то будет результат", - думает он и вдруг понимает, что то, что он делал в последнее время, последние годы - не было правильным. Таскал бы навоз, получал бы честную водку, а так тунеядничал, крал, да жрал нахаляву мамкины продукты. "Блядь", - ругается вслух. Много думать вредно. Поэтому философы и сходили с ума, и жили в бочках.
В сельском магазине покупают хлеб и сигареты. Тонька слово держит. Работа выполнена, можно и забухать. И они бухают. Сало, огурчики, картошечка, ядреный самогон, все дела. От усталости быстро пьянеют. Захмелевшая Тонька засыпает за столом. А Гога вновь возвращается к излюбленной теме, и начинает рассказывать о зоне. Венька вспоминает "Антикиллер" Корецкого. Наверно единственное, что он смог прочитать за последние годы не в школе. Там что-то было и об опущенных на зоне. И пьяному Веньке это становится интересно, и он решается спросить. Ведь Гога об этом ему еще не рассказывал. Спрашивает. Но Гога словно не слышит его и продолжает гнуть иную тему. Он, как и Венька, пьян. И не совсем все понимает. Но Венька настойчив, и спрашивает опять. Гога какое-то время молчит, потом начинает говорить зло и хлестко.
– Тебе-то это зачем? Хочешь профессию в зоне получить? Что тебе о них рассказывать? Что их опускают конкретно, за людей не считают, так, отдолбят по охотке и пендаля к параше. Не дай бог с его ханки пожрешь или че возьмешь у него, тоже станешь опущенным.
– А откуда они там берутся?
–
– Кого на базар разводят, морально или физически давят. За себя постоять не может, трус, боится, ломается. Пацаны же это видят. А потом темную устроят. В жопу там или в рот. Все, вот тебе и новая Дунька. Вот и готов пидарок. Поэтому нужно себя правильно вести с самого начала.
– А как они определяют то, ну это, кого опускать?
– интересно Веньке.
– По человеку видно. Стукачей не любят. Крысятников, то есть тех, кто у своих таскает. Заметят - все пипец. Да по статьям еще определяют. Насильники, убийцы детей - это пидары уже автоматом, - Гога вдруг замолкает, словно стена какая-то или внезапно перебили. Смотрит перед собой стеклянными глазами. Но Венька этого не замечает, ему все еще интересно.
– А ты это, сам то пидара пробовал?
– решается спросить, но не получает ответа, не унимается и вновь повторяет вопрос и кажется даже тормошит остекленевшего Гогу.
– Да иди ты на хер!
– вдруг орет на него Гога. От крика просыпается Тонька.
– Че разорались? Наливай, давай!
– спрашивает-командует.
А потом провалы. То ли день, то ли ночь, смешалось как-то все у Веньки. Пьет, закусывает, что-то говорит, а потом бац, и пропал, очнулся под столом. И все сначала. А потом опять бац. Только уже на кровати. Даже как в сельмаг за водкой ходили, и то не помнит. Очередной бац очевидно случился ночью. Но вот только был недолгим. Задрожали стены или показалось. Очнулся. Кто-то стучит. Настойчиво так, весело. В окно, в дверь. И не сон это вовсе, как показалось. Очнулся окончательно. Слышит за стенкой: "Тонюха!!! Братишка!!! Вернулся!" И гремит что-то на террасе. Природа стука и дрожанья стен становятся понятны. Венька с кровати и туда на эти крики. А там трое и Тонькин брат в хату уже заходят.
– Оба-на! Малой!
– радуется Веньке Тонькин брат и лезет к Веньке обниматься. Они тоже пьяны.
– Сколько лет, сколько зим, - парирует на объятия Венька.
– Два года три месяца и двадцать пять дней!
– гогочет Тонькин брат, - в натуре, все так в справке, - и представляет Веньке своих друзей: - Леха и Димон-Горелый. С Димоном вместе чалились полгода в одной зоне. Да, Димон? Он из соседнего городка. Полгода как откинулся, а я три дня назад по УДО. Ну и рванул к нему. Побухали чуть. А теперь ко мне. Вот такие пироги. Ты то как? Все по цветмету? Забухаем, а? Тонюха!!!
Лавина веселья так и брызжет из Тонькиного брата, что обжигает Веньку, пытающегося вспомнить, как же все-таки его зовут. Два года все-таки прошло. Да и не были они ранее какими-либо друзьями. Так, знакомые-собутыльники. А спрашивать как-то неудобно.
– Ты че мне не написал, что освобождаешься?
– Тонька тоже сияет, как и брат, от радости встречи. Вот так несколько дней назад сиял и Венька, когда случайно встретил Гогу. Объяснимо же. Родной человек. Тонька суетится и пытается привести в порядок заваленный остатками жратвы и бычками стол. Они уже за столом. Достают из пакетов принесенные продукты и водку. У Веньки болит голова. Самое то, сейчас похмелиться.
– Да ладно, в натуре, че писать-то. Сам не знал, что счастье такое привалит. На дурика заяву кинул. Мол, осознал, раскаиваюсь, больше так не буду. Прошу освободить условно-досрочно. А тут хлоп, и освободили. А так бы еще год и семь. Но зоны переполнены, вот и освобождают. Да, братва?
– Димон-Горелый согласно кивает Тонькиному брату и садится рядом с Венькой. Разливают по стаканам.
– А этот-то где заморыш? Дрыхнет что ли?
– спохватывается веселая Тонька. Точно, как же это он, Венька, не обратил внимания, Гоги то рядом нет. Внезапность встречи отвлекла. И Веньке даже становится неудобно за то, что он забыл о Гоге.