Мера прощения
Шрифт:
– Пойду я на бак, – брезгливо посмотрев на капитана, сказал боцман. – В подшкиперской буду.
Сергей Николаевич проводил его обиженным взглядом и пожаловался мне:
– Странный он какой-то. И не пьет. Нормальные люди все пьют.
– И чем больше пьют, тем нормальнее? – спросил я серьезно.
Капитан обиженно глянул и на меня и пошел к четвертому помощнику, наверное, жаловаться на нас с боцманом. Есть такая категория людей – мальчики для битья. Вроде бы все у них в порядке, по службе двигаются, хоть и медленно, но уверенно, а вот счастливыми их не назовешь. Постоянно бьют их все, кому не лень. Я раньше думал, что виноваты неленивые, которые любят нападать на слабых, а потом догадался, что грешны сами мальчики, потому
Вскоре по рации передали приказ сниматься с якоря. На подходе к каналу приняли на борт лоцмана и шлюпки с гребцами. Гребцы сразу же расстелили на палубе у третьего трюма коврики, на которых разложили товары на обмен: знают, что советским морякам валюту дают только в портах. Обычно предлагают дешевые шмотки, а взамен просят болгарские сигареты, шарикоподшипники, цветные металлы. Матросы из авральной команды уже «обходят ряды».
Заметив мой интерес к «базару», Гусев сообщил:
– В прошлом рейсе помполит весь канал торчал здесь, следил в бинокль, кто и что покупает.
– Проще было бы пойти к артельщику и узнать, кто и сколько блоков сигарет взял, – поделился я опытом.
– Он потом так и сделал, какая-то падла подсказала.
Одним этим поступком Помпа нажил себе почти четыре десятка врагов – попробуй найди убийцу! А вообще-то Гусев молодец: натолкнул меня на мысль, что надо пройти этот рейс, так сказать, глазами и делами покойника. Наверняка он наткнулся на что-то очень серьезное, покруче ченча сигарет на маечки.
10
В отличие от помполита – бойца идеологического фронта, у меня не хватило выдержки торчать с биноклем у иллюминатора целый день. Сменившись с вахты, я позанимался «спортом» – сделал «жим» двумя глазами в положении лежа – до полдника, потом выпил два стакана чая и поднялся поновой на мостик.
Капитан и лоцман – толстый усатый араб, похожий на беременного таракана – стояли в противоположных углах. Наверное, лоцман отказался выпить с капитаном, чем оскорбил до глубины проспиртованной души. Я принял вахту у второго помощника и предложил Мастеру:
– Сходите, попейте чайку.
– Не хочу, – буркнул капитан. Немного помолчав, он произнес отчаянно, будто решился броситься за борт: – Вот так вот! Ну, я не знаю! – Так и не объяснив, к чему он все это сказал, Мастер скорчил гримасу, точно сейчас заплачет.
– Идите покушайте, – настаивал я, – как-нибудь без вас справимся.
Теплоход стоял на якоре в Соленом озере, ожидая прохода встречного каравана. Стоять еще несколько часов, и все нормальные капитаны проводят это время у себя в каюте, отдыхают перед проходом второй части канала. Сергей Николаевич, видимо, решил утереть нос остальным капитанам, а может, боится, что не удержится и напьется до состояния «дрова».
– Сергей Николаевич, шел бы ты, а? – поддержал меня Гусев.
Мастер дернулся так, словно матрос плюнул ему в лицо.
– Ну, я не знаю! – повторил он и, засунув руки в карманы брюк, вылетел с мостика.
Я позвонил буфетчице, приказал принести лоцману кофе и побольше бутербродов, а потом занял «капитанский» угол. Общаться с лоцманом у меня не было никакого желания. И вообще, после прохода Мраморного моря у меня становится все меньше и меньше желаний. Из-за жары. Выйдя из порта погрузки, мы как бы отправились из осени через весну (Босфор) в лето. Суэцкий канал – это как бы середина июня, а в Индийском океане начнется июль и будет тянуться так долго, сколько потребуется для возвращения назад, сюда, в июнь.
На мостик пришел начальник рации. Лицо у него загорело, и шрам
– Что новенького в мире? – спрашиваю у него.
– Наши станции все время крутят классическую музыку. Наверное, кто-то из Политбюро двинул кони.
Скорее всего, догадка Маркони верна. Интересно бы узнать, кто именно загнулся. Тесть намекал мне, что входит в команду Черненко, так что приходится молится за здоровье этого человека.
– Скорее бы они все перемерли! – от души желает начальник рации.
– Они еще нас переживут, – говорю я с сожалением: однажды Маркони обмолвился, что мы с ним интеллигентные люди, а русскому интеллигенту на роду написано ругать свое правительство.
Что мы с ним и делаем, пока на мостик не приходит капитан, изрядно повеселевший. Платинового цвета вихры на его макушке, подвоспрявшие было, теперь опять прильнули к черепу. Сейчас начнет играть в любимую русскую игру «ты-меня-уважаешь – я-тебя-уважаю». Чтобы не оказаться в числе уважаемых, я взял бинокль и вышел на крыло. Базар у третьего трюма все еще работал. Перед «прилавком» топтался электрик Разманин, по кличке Размазня, – длинный сутулый парень со сбежавшимися в кучу глазами, точно они постоянно смотрят на кончик носа. Разманин глянул по сторонам, сунул продавцу три блока сигарет и, ничего не получив взамен, пошел к надстройке. Может, доплачивал? Вряд ли: арабы на слово не верят, по себе других судят. Надо прощупать электрика, тем более, что он ни с кем не дружит, правда, и не чурается людей, любит посидеть на корме, послушать треп Гусева или кого-нибудь другого, у кого язык длиннее якорь-цепи.
В ходовой рубке капитан терроризировал начальника рации: загнав в угол, что-то рассказывал, отчаянно размахивая руками. Я стал у иллюминатора неподалеку от лоцмана, который, налопавшись бутербродов с кофе, прикорнул в лоцманском кресле. Надеюсь, капитан побоится подходить к нему, а значит, и ко мне.
– Вот помню, когда учился в мореходке, – рассказывал Мастер начальнику рации, – каждый год у нас проводили соревнования на ялах под парусом. На третьем курсе я занял первое место, обошел даже старшекурсников! Там надо было развернуться у буя, я правильно рассчитал, прямо подбрил его и до финиша опередил остальных почти на кабельтов!..
Я слышу эту историю второй раз, а Маркони, подозреваю, – сотый. Видимо, это была единственная улыбка фортуны Сергею Николаевичу. Может, он и был рожден яхтсменом, но не понял этого? Жаль, потому что всем присутствующим на мостике пришлось долго слушать хвастовство бывшего яхтсмена, а потом его проклятия в адрес женщин.
Капитан оказался не единственной неприятностью за эту вахту. Не успели мы выйти из Суэцкого канала и облегченно вздохнуть, как случилось чэпэ. Правая шлюпка с гребцами, в которую сел лоцман и которую мы спустили на ходу, не захотела сразу расстаться с крюком кормовой тали, зарылась носом в воду и перевернулась. Гребцы и лоцман забултыхались между блоками сигарет, какими-то тряпками. Плавать, слава богу, они умели и забираться в шлюпку тоже. Ну, а ругаться... Я не знаю арабского, но догадался, что было высказано в адрес нашего теплохода, капитана и мой, как члена экипажа. Видимо, речи эти были слово в слово повторены на берегу представителю портовых властей, потому что нам по рации поступил приказ встать на якорь. Дело можно было бы замять взяткой, но у советского капитана на такие случаи валюты нет. Что ж, пусть пароходство платит штраф – гораздо большую сумму. Плюс простой судна влетит в копеечку, ведь разборы, уверен, затянутся до глубокой ночи, если не до утра. Вот и считай после этого, что семь – счастливое число.