Мерцание «Призрака»: Ангелы Смерти
Шрифт:
Щелчок дверного замка, упавшая сумочка на табурет, звон связки ключей свалившихся с небольшого столика в холле и ударившихся о пол, дыхания, сладость поцелуев и пьянящий аромат её парфюма, сводящий с ума…
Туфли и платье, оставшиеся на полу в гостиной вместе с пиджаком и сорочкой. Её прикосновения, мягкость постели и резкость движений, учащённые биение сердец и дыханий, а также единое желание, чтобы эта ночь никогда не закончилась…
Прохладный утренний ветерок залетел в приоткрытое окно спальни, сделав подобие реверанса в знак приветствия. Их сон продолжался. Они лежали в обнимку на постели, пребывая в мире грёз, где среди
Солнечные лучи падали на паркетный пол спальни, проникая сквозь стёкла окон и задевая небольшой участок персидского ковра у кровати. Снова начинался новый день, где будут свои проблемы и надежды, победы или поражения…
Паскуалина медленно открыла глаза и коснулась своими губами шеи Виктора. Он разомкнул ещё слипавшиеся веки и провёл ладонью по её растрёпанным волосам. Ему, казалось, что так профессор его души и сердца намного красивее. Виктор так видел в ней беззащитность, слабость, скромность, который временами ей не хватало в жизни. Он поцеловал её в губы и Паскуалина выскользнула из его объятий и скинув с себя одеяло, посмотрела на циферблат будильника. Время, как всегда, поджимало, но оставалось порядка пятнадцати минут для душа, стакана воды и прочего.
Профессор Сильвани встала с кровати, накинула на себя шёлковый халатик и зашла в ванную комнату. Контрастный душ сбросил с Паскуалины последние остатки сна, и она принялась щёткой расчёсывать волосы.
Быстрый минималистичный макияж и парфюм освежили её образ и она, закутавшись в полотенце, вышла из ванной, направившись в гардеробную.
Виктор встал с кровати и прошёл в ванную комнату. Воспоминания о прошедшей ночи, как грели душу, так и навевали грусть. Его уже сегодня ждали в Берне, и он не представлял, когда снова им удастся увидеться.
Паскуалина продолжала выбирать костюм для рабочего дня, стоя у вешалок в нижнем белье.
Виктор дочистил зубы указательным пальцем правой руки с использованием небольшого количества пасты. Уроки пионерлагеря не прошли мимо него. Тогда было другое время, недавно отгремела самая страшная война и жизнь была совсем непростой. Сейчас уже всё совсем по-другому и за окном была не родная Москва, а чужой Цюрих. Он умыл лицо холодной водой, посмотревшись в зеркало, висевшее над раковиной в бронзовой фигурной рамке.
Профессор Сильвани застегнула пуговички чёрной блузки и молнию на серой юбке, сунула ноги в туфли на небольшом каблуке и накинула сверху жакет. Она посмотрелась на себя в большое зеркало и поправила воротник блузки. Серый жакет дополнял строгий рабочий образ, а мысли о скором расставании заставляли сердце ныть от тоски. Паскуалина застегнула пуговицы жакета и вернулась в спальню, где Виктор затягивал галстук. Его грустный взгляд сделал ещё больнее её сердцу, но вера в лучшее, согрела ссадину на душе.
– Даст Бог, мы скоро увидимся! – крепко обняв Паскуалину, произнёс Виктор.
– Не знала, что настолько религиозен, – поцеловав его в губы, добавила она.
– Атеизм – это религия счастливых беззаботных людей, а остальным нужен Бог!
– Я уверена, мы скоро увидимся, – улыбнувшись, сказала Паскуалина и взяла его за руку. Их пальцы сплелись, напомнив о прошедшей ночи, а взгляды утонули в бездонных озёрах глаз друг друга.
– У меня для тебя кое-что есть, –
– У тебя очень оригинальный подход для предложения руки сердца! – расплывшись в очаровательной улыбке, произнесла она.
– А у тебя слишком оригинальная реакция для подобного предложения, – добавил Виктор и улыбнулся в ответ. – В общем, ты согласна! – с безоговорочной решительностью взяв Паскуалину за левую руку, сказал он и одел на её безымянный палец кольцо.
Профессор Сильвани молча наблюдала за этим действом, понимая, что в этом и состоит весь её избранник. Подобное могло только очаровать Паскуалину и одновременно ввести в лёгкое замешательство.
– Ну, вот и всё! Ты согласна! – твёрдо произнёс Виктор и засмеялся.
– Хоть моё мнение в данный момент и не важно, но я всё же согласна! – поцеловав его в губы, тихо прошептала ему на ухо профессор Сильвани и чуть прикусила мочку уха избранника. – Я бы хотела остаться с тобой навсегда до конца своих дней, но сегодня моя работа не может ждать…
– Тсс! Ни слова больше! – добавил он и поцеловал её в лоб, а потом в губы.
Паскуалина вела «Альфа-Ромео», направляясь на выезд из города и время от времени посматривала на кольцо на безымянном пальце, которому не хватало обручального. Мечта о настоящем женском счастье приобретала реальное очертание и переполняла сознание мыслями о будущем.
Дорога змейкой продолжала вести к клинике, где её уже ждали на брифинге перед началом создания опытных образцов. Профессор Штреллер, скорее всего, находился вне себя от возмущения, но Кристоф был очень отходчив, если какой-либо форс-мажор был на благо кому-то из его близкого окружения. К Паскуалине Кристоф относился, как к дочери, которой у него никогда не было…
Профессор Сильвани покинула свою машину, заперев дверцу на ключ, и бодрым быстрым шагом направилась к главному входу в клинику. Чувство уверенности в собственных силах и потенциале научно-исследовательской группы под её управлением не вызывали у неё никаких сомнений. Она понимала всю серьёзность опыта и финансовых средств ушедших на её подготовку. Конечно же, провал был возможен, как и триумф. Так было и есть в любом деле и процентное соотношения успеха здесь не имело никакого смысла.
Паскуалина зашла в центральное фойе клиники, где было не так много пациентов, а усиленная охрана напоминала о том, что сегодня далеко не рядовой день для научной лаборатории.
Профессор Сильвани, как всегда, поздоровалась с Себастьяном и, пройдя проходную, направилась к своему кабинету.
В зале для брифингов царило напряжение, где за большим круглым столом собрались все сотрудники исследовательской группы. Проектор был готов для начала работы, рядом с которым сидел младший научный сотрудник, чья миссия была очень важна. Приготовлением слайдов занимался он в течение всей ночи и раннего утра. Молодость позволяла ему оставаться в тонусе и не думать о сне, когда речь шла о подобных великих делах. Он понимал, что рассказать никогда в своей жизни о том, что здесь видел и в чём участвовал не сможет, но воспоминания будут греть душу и его собственное эго.