Мерцание во тьме
Шрифт:
– Это что… это что такое?
– А как, по-твоему? – восклицает кто-то слева от меня, я поворачиваюсь туда и вижу, как сквозь расступившуюся толпу мне навстречу выходит мужчина. – Вечеринка, конечно!
Это Патрик, на нем темные линялые джинсы и синий облегающий пиджак. Он ослепительно мне улыбается, зубы на фоне загара сверкают, песочного цвета волосы откинуты набок. Сердцебиение потихоньку утихает; отняв от груди ладонь, я прижимаю ее к щеке и чувствую, что она горит. Мне удается выдавить смущенную улыбку, а Патрик протягивает мне бокал
– Вечеринка в нашу с тобой честь, – продолжает он, сжимая меня в объятиях. Я чувствую запах его мыла, его пряного дезодоранта. – В честь нашего обручения.
– Патрик… Что ты здесь делаешь?
– В некотором смысле – живу.
По толпе прокатывается смех, Патрик улыбается и берет меня под руку.
– Ты ж в отъезде должен быть, – бормочу я. – Только завтра возвращаешься.
– А, вот ты о чем… Ну, я тебя обманул, – говорит он, вызвав еще одну волну смеха. – Зато и удивил, наверное?
Я обвожу взглядом море людей, которые, похоже, начинают нервничать. Все смотрят на меня в ожидании. Интересно, громко я заорала?
– А что, по голосу незаметно было?
Я вскидываю вверх обе руки, и толпа разражается облегченным хохотом. Кто-то в задних рядах кричит «ура!», остальные подхватывают, раздаются свист и аплодисменты, а Патрик снова крепко обнимает меня и целует в губы.
– Дайте им место! – кричит кто-то.
Все снова хохочут и начинают разбредаться по дому, наполнять опустевшие бокалы, болтать между собой, накладывать еду на картонные тарелки. Теперь я наконец понимаю, что за запах почувствовала снаружи – это приправа для раков! В просвете дверей я замечаю на заднем дворе целый стол исходящих паром кастрюль с раками и с внезапным стыдом вспоминаю свою обиду за то, что не получила приглашения на соседскую вечеринку, которую сама же себе и вообразила.
Патрик с ухмылкой смотрит на меня, еле сдерживая смех. Я луплю его кулаком в плечо.
– Скотина, – говорю ему, хотя тоже уже улыбаюсь. – Меня от страха чуть удар не хватил.
Он наконец разражается хохотом, звучным, громоподобным, тем, который так привлек меня двенадцать месяцев тому назад и все еще не утратил надо мной своей власти. Я притягиваю Патрика к себе и снова целую, теперь уже как следует, поскольку друзья за нами не наблюдают. Чувствую тепло его языка у себя во рту и наслаждаюсь тем, как его присутствие рядом успокаивает меня в чисто физическом смысле. Сердцебиение замедляется, и дыхание тоже, прямо как от «Ксанакса».
– Ты не оставила мне выбора, – говорит он наконец, пригубляя вино. – Пришлось все сделать по-своему.
– Пришлось, говоришь? – уточняю я. – А почему вдруг?
– Да потому что ты наотрез отказываешься что-то для себя организовать. Ни девичника, ни даже просто гулянки с подругами.
– Патрик, я уже не в университете. Мне, вообще-то, тридцать два. Тебе не кажется, что это детский сад какой-то?
Он глядит на меня, выгнув бровь:
– Нет, Хлоя, не кажется. По-моему, это отличный повод
– Ну, видишь ли, мне ведь некому помочь с организацией чего-нибудь в этом духе, – говорю я ему, уставившись в бокал с вином и легонько его покачивая. – Ты сам знаешь, что Купер никакого девичника организовывать не станет, ну а мама…
– Я знаю, Хло. Просто пошутил. Но ты заслуживаешь вечеринки в свою честь, и я ее устроил. Только и всего.
Грудь наполняет теплое чувство, я крепко сжимаю его руку.
– Спасибо тебе. Это и правда другое. У меня чуть сердце наружу не выскочило…
Патрик вновь смеется и одним глотком допивает бокал.
– …но это все равно здорово. Я люблю тебя.
– И я тебя очень люблю. Иди, пообщайся с гостями. И про вино не забывай. – Он стучит пальцем по ножке бокала, из которого я так и не отпила. – Тебе нужно развеяться.
Я залпом выпиваю вино и проталкиваюсь сквозь толпу в гостиной. Кто-то отбирает у меня бокал, чтобы снова его наполнить, кто-то другой протягивает навстречу блюдо с сыром и крекерами.
– С голоду, поди, умираешь. Ты что, всегда так допоздна на работе?
– Конечно! Это ж Хлоя, не кто-нибудь!
– Хло, ничего, если я тебе шардоне налью? У тебя там вроде пино было, но какая, в сущности, разница?
Проходит несколько минут или, может, несколько часов. Я перемещаюсь из одной части дома в другую, каждый раз натыкаясь на кого-нибудь с неизменными поздравлениями и свежим бокалом для себя; вопросы, все время одни и те же, пусть и в разной последовательности, льются даже стремительней, чем вино, хотя в углу уже целая груда пустых бутылок.
– Ну как, сойдет за промочить горло?
Я поворачиваюсь и вижу рядом улыбающуюся во весь рот Шэннон. Она смеется, притягивает меня к себе и целует в щеку, как это всегда делает – плотно прижавшись губами к моей коже. Я вспоминаю недавний имейл.
PS Как насчет встретиться вскорости, промочить горло?
– Врушка несчастная, – говорю я ей, с трудом удержавшись, чтобы не стереть со щеки следы помады.
– Ну да, провинилась. – Она улыбается в ответ. – Надо ж было убедиться, что ты ничего не заподозрила.
– Считай, что тебе удалось… Как твое семейство?
– В полном порядке, – отвечает Шэннон, покручивая кольцо на пальце. – Билл на кухню пошел, бокалы наполнить. А Райли…
Она обводит взглядом комнату, быстро стреляя глазами между тел, колышущихся, словно морские волны. Найдя, судя по всему, искомое, улыбается и качает головой.
– Райли вон, в уголке, в телефоне залипла. Ужас просто.
Обернувшись, я вижу ссутулившуюся на стуле девочку-подростка, лихорадочно барабанящую пальцами по смартфону. На ней короткое летнее платьице и белые кроссовки, волосы серовато-русые. На лице выражение такой невыносимой скуки, что я не могу не рассмеяться.