Мери Энн
Шрифт:
Появился капитан Сандон и, к полному изумлению лидера палаты и всего комитета, заявил, что ему ничего не известно об этом письме. Возможно, и было такое письмо. Он не помнит. Сейчас оно не существует. Оно уничтожено. Он помнит об этом письме, но оно куда-то делось. Он не может вспомнить содержания письма. Письмо пропало. Его низкая ложь была столь очевидна, причем не только господину Персивалю, но и всей палате, что после получасового пристрастного допроса его взяли под стражу, и палата единогласно решила отправить его домой в сопровождении
– Вы помните, что в 1804 году к вам обращался капитан Сандон по поводу дела, связанного с майором Тоунином?
– Я помню, что капитан Сандон работал на майора Тоунина.
– Не могли бы вы вспомнить, пересылали ли вы какие-либо записки майору Тоунину через капитана Сандона?
– Я ничего подобного не помню. Возможно, что-то такое и было, но с тех пор прошло много времени.
– Пересылали ли вы какие-либо бумаги майору Тоунину через капитана Сандона?
– Что за бумаги?
– Любая записка, написанная вами или кем-то другим.
– Не думаю, что я это делала. Я всегда соблюдала особую осторожность, отдавая кому-либо записки, написанные моей рукой.
– А могли вы забыть, что послали такую бумагу майору Тоунину через капитана Сандона?
– Нет, я помню все, что касалось герцога Йоркского.
– Получил ли капитан Сандон какие-то проценты от майора Тоунина за посредничество?
– Думаю, да. Майор Тоунин показался мне щедрым человеком, к тому же капитан Сандон вряд ли проявлял бы такую заинтересованность в деле, если бы не ожидал вознаграждения.
– Вам известно, о чем допрашивали капитана Сандона сегодня?
– Нет.
В течение всего допроса свидетельница давала четкие и полные ответы на вопросы. Всем стало ясно, что, если и было в действительности такое письмо, она забыла о нем. Палата терпеливо ждала возвращения капитана Сандона и пристава. Прошло более часа, прежде чем он опять предстал перед барьером, и лидер палаты тут же принялся его допрашивать.
– Вы нашли бумагу?
– Нашел.
– Вы принесли ее с собой?
– Она у посыльного. У него есть и другие письма, связанные с этим делом.
Посыльный передал суду стопку писем. Верхним было интересующее всех письмо. В полной тишине господин Персиваль протянул его председателю, который начал громко читать:
– «Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменения. Да благословит вас Господь».
Подпись отсутствовала. Письмо было адресовано Джорджу Фаркуару, эсквайру, Глочестер Плейс, 18.
На скамьях поднялся шум. Неужели письмо настолько важно? Его действительно написал герцог? Но кто такой Джордж Фаркуар?
Господин Персиваль продолжил допрос капитана Сандона.
– Зачем вы скрывали письмо?
– У меня не было причин скрывать письмо. Мне просто стыдно.
– Вам кто-нибудь советовал не упоминать об этом письме?
– Нет.
– Когда
– Я не помню, что конкретно она сказала, но смысл был таков, что письмо пришло от герцога.
– Вам известен почерк герцога Йоркского?
– Я никогда в жизни его не видел.
– Вам не показалось, что письмо написано почерком госпожи Кларк?
– Нет, не показалось.
– Кто такой Джордж Фаркуар, эсквайр, которому адресовано письмо?
– Не имею ни малейшего представления.
Капитану Сандону разрешили удалиться. Для дачи свидетельских показаний вызвали госпожу Кларк. Ее допрашивал министр юстиции.
– Вы когда-либо видели это письмо?
– Полагаю, что видела, так как оно написано герцогом. Но я не представляю, как оно могло оказаться у этого человека, если только не через меня.
– Посмотрите на печать. Она вам знакома?
– Это личная печать герцога Йоркского. Надпись гласит: «Никогда не уклоняться».
– Кто такой Джордж Фаркуар?
– Сейчас такого человека не существует. У меня было два брата, которые служили во флоте. Они погибли, и Джордж был одним из них. Герцог всегда отправлял письма, адресованные мне, на его имя.
– Вы когда-нибудь подделывали чей-либо почерк?
– Нет, у меня не было в этом нужды. Может, когда-нибудь я в шутку и делала такое. Есть такая игра – я понимаю, смешно рассказывать о ней здесь, – один человек записывает имя мужчины, потом имя женщины, потом пишет, где они и чем занимаются, потом скатывает бумажку в трубочку и говорит: «Разве это не почерк такого-то?» И если почерк совпадает, то те, кого указали в бумажке, становятся друзьями.
– Вы можете подделать почерк герцога Йоркского?
– Я не знаю. Ему лучше судить. Несколько раз, когда он был рядом, я пыталась писать его почерком. Он смеялся, что мне удавалось изобразить его подпись «Фредерик», но я никогда не пользовалась этим. Если бы такое случилось, меня уже давно привлекли бы за это к суду.
– Вы всегда пишете одним и тем же почерком?
– Мне трудно сказать, как я пишу. Обычно я очень тороплюсь, когда что-либо пишу.
– Вы водили рукой вашей матери, когда она подписывала векселя, которые были представлены военному трибуналу в связи с обвинениями, предъявленными вашему брату. Разве это нельзя назвать другим почерком?
– Когда я вожу рукой своей матери, я не тороплюсь. Думаю, это фактически мой почерк, а не ее, так как она почти не в состоянии пользоваться своей рукой.
– Получается, что вы можете писать двумя различными почерками?
– Не вижу, чтобы они сильно различались.
– Вы не видите разницы между вашим собственным почерком и почерком, которым подписаны векселя, представленные военному трибуналу?
– Мне кажется, они не сильно отличаются друг от друга… Вы намекаете, что подпись на векселях была поддельной?