Мэри Роуз
Шрифт:
Вздохнув, она позволила ему набросить ей на плечи подбитый мехом плащ и под руку с ним вышла из зала. Снегопад прекратился, однако ночь была словно вырезана изо льда.
— Я… ик… сожалею, — произнес Роберт Маллах, когда они вышли на холод из боковых дверей правого крыла. И, будто мало было икоты, у него застучали зубы. — Надеюсь, мой подарок… ик… будет стоить ваших мучений.
Джеральдина тоже на это надеялась. Дрожа, как осиновый лист, она чувствовала себя слабой, и эта слабость была ей отвратительна. Роберт Маллах должен был снять с плеч бархатный шаубе и
Подойдя ближе, Джеральдина разглядела пришвартованную барку, покачивавшуюся на волнах. Над обрывом сидел мужчина в черном плаще. Рядом с ним, кусая замерзшие травинки, стояла привязанная к колышку белая лошадь.
Что-то дрогнуло в сердце Джеральдины, потому что эта чернобелая картинка была невообразимо прекрасна и тиха, — настолько, что ее не хотелось разрушать. Джеральдина невольно приостановилась, чтобы насладиться мгновением, но Роберт Маллах повел ее дальше.
— Там, впереди, он и ждет. Мой подарок.
Мужчина, сидевший на берегу со скрещенными ногами, прижал руки к вискам. «У него в голове демон, — подумалось Джеральдине. — Он трет виски, чтобы разбудить демона». Часть ее содрогнулась и хотела бежать, другая шла вперед, словно на привязи.
— Эй! — крикнул маленький граф.
Мужчина не отреагировал. Он прижимал руки к голове, пытаясь вызвать своего демона.
— Наверное, мой человек, который должен был присматривать за подарком, уснул, — произнес маленький граф, не икнув ни разу. — Но я не терплю подобных вещей. — Он вынул из-за пояса хлыст, размахнулся и со свистом ударил мужчину по лопатке. Мужчина, казалось, не почувствовал ничего. Он неспешно повернул голову.
Джеральдина сдавленно вскрикнула. Если прежде она дрожала от холода, то теперь внутри у нее все обратилось в лед.
— Ты здесь для того, чтобы беречь кобылу для дамы! — рявкнул маленький граф. — Не для того, чтобы прохлаждаться.
— Я не прохлаждаюсь, — произнес мужчина, и голос у него был словно из металла. — Мне слишком холодно для этого, и ваши удары не согреют меня. — Он встал и принялся отвязывать кобылу от колышка.
— Тут ты прав, — произнес граф и примирительно потрепал его по плечу, по которому только что ударил.
Мужчина молниеносно пригнулся, уходя от руки и бросив на своего хозяина взгляд, с дьявольской точностью передавший его мысль: «Noli me tangere. Не прикасайся ко мне». Маленький граф попятился.
Мужчина спокойно застегнул пряжку на поводьях и протянул Роберту Маллаху. Тот взял дрожащую руку Джеральдины и вложил в нее поводья.
— Животное отличного завода с португальской кровью, — произнес он. — Оно принадлежит вам. Кобылу зовут Бьюти, «Красота», поскольку, находясь рядом с вами, я забываю все остальные слова.
Еще несколько часов тому назад Джеральдине хотелось, чтобы та белая лошадь, на которой она ехала в замок, принадлежала ей, но сейчас она не удостоила своего благодетеля ни единым взглядом. Кое-что произошло. Землетрясение. Комета, ударившаяся о землю у ее ног.
Перед
— Джеральдина Саттон, — произнес он и насмешливо скривился.
10
Фенелла
Портсмут, Март 1525 года
— А почему именно Петрарка? Почему не какой-нибудь другой итальянский поэт?
Они лежали в траве. Энтони помогал Фенелле делать перевод, который попросил у нее Сильвестр. Воздух был прохладным, а небо такое красивое, словно уже наступила весна.
— Ты слишком многого хочешь от простого мужчины, Фенхель. Я ведь ничего не понимаю в поэтическом искусстве. Только в кораблях. Может быть, этот Петрарка понравился мне, потому что напоминает мне кораблестроение. Он знает, где должен находиться тот или иной шпангоут, он строго придерживается законов формы, и только когда все стоит правильно и находится в равновесии, он позволяет себе выпустить пар.
Фенелла наклонилась к нему, покрыла его лицо нежными поцелуями.
— Если ты ничего не понимаешь в поэтическом искусстве, то я ничего не понимаю в умных людях, сокровище мое.
Он улыбнулся.
— Я по-прежнему не уверен, стоит ли тебе называть меня своим «гвоздем в гроб».
— Не стоит, дурачок. Ты мое сокровище, которое я хочу хранить, и я не люблю, когда ты ешь эти штуки. — Она указала на узелок, в который он собирал на болоте побеги солероса и морского хрена. — Ты знаешь, как мне больно поглощать за столом сэра Джеймса сочные вкусности, в то время как ты вынужден довольствоваться мокрой травой?
Положив голову на руку, он выудил из узелка побег и положил его в рот.
— Мне нравится есть это, Фенхель. Мы ели это в море, потому что оно было свежее, неиспорченное, не такое, как та жратва из бочек, и потому что это можно было собрать везде, где мы бросали якорь. Мне действительно нравится. И как ты могла подумать, что мне будет плохо от того, что называется морским хреном?
Она расхохоталась и поцеловала его в губы, соленые и немного отдающие хреном. Он прав. Ему это отлично подходит. Каждые две недели приезжая в Портсмут на коне, которым разрешал ему воспользоваться граф, он играл с ней в нежные игры и вел себя с непривычным озорством. Лишь изредка она заставала его, оглушенного от боли, с прижатыми к вискам ладонный, а один раз он разрешил ей обнять его и молча укачивать.
Теперь же он улыбался почти дерзко и гладил ее округлые бедра.
— Вкусности сэра Джеймса идут тебе на пользу.
— Что ты себе позволяешь? — Она ударила его по пальцам и сверкнула глазами. — Хочешь сказать, что я становлюсь слишком толстой?
— Как ты могла подумать обо мне такое? — Энтони убрал руку, словно смертельно обиделся. — Я хотел сделать тебе комплимент! И что получил взамен?
— Ты лжец, Энтони Флетчер. Ты никому и никогда не делал комплиментов — в крайнем случае, Сильвестру, потому что в его руках ты точно воск.