Меридий
Шрифт:
«Зачем мне это? Я не хочу всего этого!»
«Зачем я влез во всю эту историю? Что я хочу этим доказать? Кому? Близким? Они и так бы меня любили! Зачем я влезал в ту грязь? Быть крутым? Вот теперь-то я, конечно, крут! Боже, что за бред!»
«Есть ли путь назад? Хоть какой-нибудь? Может, рассказать всё Вергесу? Может, они меня простят? Может, помогут Илли? Ну хоть что-нибудь можно сделать сейчас?»
«Ну почему? Почему? П-О-Ч-Е-М-У? Всё так складывается? За какие грехи мне всё это? За что мне этот тяжкий груз? Черт, сейчас начнется!»
Лео увернулся от прямой двойки, направленной ему в лицо, классическим шагом в сторону с приседом. Отличная возможность – есть окно! Небольшой рывок, сокращение дистанции, удар в печень! Снова уворот, хук проскакивает мимо лица. Нужно разрывать дистанцию. Черт! Парень так не думает, он наступает и встает в клинч. В нем больше весу, тяжело бороться – видимо, решил придушить! Лео метит
«Чувствуешь себя из-за этого последней сукой! Продажной тварью! Кто-то зарабатывает телом! Кто-то языком! Лицом! Кулаками! Все мы здесь какие-то шлюхи, выставленные напоказ. Хочешь бери, хочешь не бери, но ведь я прошу, чтобы брали! Мне нужны деньги и всем им нужны деньги! Всем, здесь живущим! Почему я в гневе? Да потому что я вижу пару мразей из Верхнего, здесь стоящих! Потому и ставки сегодня высокие! Туристы, мать вашу, разбрасываются деньгами, смотря на нас, как на животных, потому что мы в клетке! Но здесь звери только вы, подонки! А мы лишь загнанные жизнью в тупик люди, лишенные детства, юношества и молодой светлой поры! Мы просто куски мяса, продающие себя! У Зака мама в больнице – ей скоро конец, а он любит ее безумно. А у меня сестра проститутка, у которой едет крыша без таблеток, которые никто ей не дает, потому что лечить нас никто не хочет, и друзья мои из-за меня в беде! Я бью его! Я бью его по лицу! У него сочится кровь из брови! Глаз заплыл! Гематома на ноге! Отлично, я бью лоу-кик! Шлепок, а он шипит, потому что шину я ему спустил, а ходить больно! Да и у меня рожа вся в крови. Он мне нос разбил, а я даже не заметил, потому что думаю о них всех. У меня Эмми, слишком маленькая, чтобы ее любить, и слишком взрослая, чтобы ее не любить. Что я могу?! Лишь помочь ей стать лучше, увидеть лучший мир, а самому издохнуть здесь, как собаке, потому что жить, зная, через что я прошел, через что прошли все они, я не могу. Даже спасись Иллинес, моя сестра, от своей участи, как мне смотреть на нее, зная, что она столько вынесла? Эта жизнь укусила меня своими ядовитыми клыками, и я чувствую, как яд заполняет мое сердце! Этот яд печали – от него нет спасения. Я рыдаю, зная, что забираю у Зака родную мать, но ей всё равно конец, а мне деньги нужнее! Да почему мне-то они нужнее? Кто это решает вообще? Я не могу так жить, вокруг всё давит, нельзя сказать, что они обузы, но они все грузы, которые не вывозит моя душа. Вот бы всё это кончилось! Зак, ударь меня так, чтобы я издох тут на месте! Будь сильнее меня! Не думай о том, о чем думаю я! Ах ты, тупица, я знаю, что у тебя доброе сердце, тупорылый ты имбецил! Забудь об этом! Я хочу сказать тебе это, но не могу! Вместо этого апперкот, твоя челюсть смыкается. Ты еще стоишь на ногах. Я подсекаю тебе ногу, и ты валишься, но потом опять встаешь! Я пробиваюсь через твою вялую защиту, бью в лицо, подсекаю ногу, и ты опять падаешь, но опять встаешь, неугомонный, думаешь о маме! Да ложись ты уже, хватит! Либо убей меня на месте! Встаешь опять! Я обхожу тебя сбоку и заношу удар! Бах! Гулкий треск, словно сломалось дерево. Моя костяшка попала тебе прямо в орбитальную кость. Ты уже не встанешь, потому что твое сознание теперь удалилось на несколько часов куда-то очень далеко. Толпа ревет: ставок на меня было мало, ведь я меньше Зака, а теперь он лежит, трясется, а рефери его пытается привести в чувства. Я не хочу видеть его взгляд – хоть бы у него не получилось. Я сорвал куш. Должен быть, сука, счастлив! Должен, потому что меня купили! Должен, потому что мне это нравится, как бы я ни врал себе! Охрененное чувство победы и причиненной боли, уносящее столь же далеко отсюда, как и полученный нокаут! Как же мне омерзительна эта сраная жизнь!»
Что-то случилось. Поток свежего воздуха хлынул потопом в подвал. Сквозь музыку слышно, как все орут, но не от счастья же. Дэнис машет рукой – у него сумка с деньгами. Указывает куда-то в сторону… Черного выхода? Лео плохо видит, кровь застилает глаза. Кто-то подбегает к нему, пытается заломать. Не выйдет. Наотмашь Лео выбрасывает удар, и тело с грохотом
– Дэнис, что я наделал? Ты где был? Когда я его…
– Да какая уже разница?! Бегом отсюда! Их там дохрена!
Толпа ординаторов пыталась пробиться сквозь публику к Лео. Зрителям в одном лишь нельзя было отказать – в верности своим удовольствиям. Они прикрывали того, кто дал им шоу, позволяя Лео выбежать их подвала.
Два друга долго бежали по улицам, стараясь не нарваться на патруль.
– Что они вообще здесь делают?! Им никогда до нас не было дела, а именно сегодня вот им захотелось прийти, что ли?! Что за дела вообще?
– Лео, я в натуре не знаю, клянусь! Сам в шоках полных нахожусь.
– Я вырубил его, брат! Вырубил ординатора! Они же мне этого не простят! Им тут никто слова сказать не может, а вот те раз, взяли и рубанули. Это вообще наперекор мировому порядку идет!
– Придумаем что-нибудь! Забей, смотри сколько бабла – всё твое! – он показал ему сумку, набитую купюрами.
– Ага, классно. У Зака мама в больнице.
– Да, я знаю, Лео. Я знаю. Но я не знал, что ты с ним биться будешь.
– Да какая к черту разница с кем? Все сюда приходящие идут лишь от горя либо от положения бедственного. Здесь каждый проигравший теряет не деньги, а что-то гораздо более ценное. Все в Хинксайде привыкли биться как в последний раз, потому что для нас любое поражение может стать последним.
– Что сейчас будем делать?
– Мне нужно залечь на дно. Сука! Смысл этих денег, если я не могу работать – они ведь меня ищут! Ох… Мне надо встретиться с теми, кто набил рожу Лето.
– С тобой сходить? Ты же знаешь – мне не в лом!
– Нет, Дэнис. Я сам схожу. Ты психанешь и устроишь там концерт.
– Ты хоть расскажи, что за история вообще? Всё равно пока идем.
– Да что тут рассказывать? Ты же знаешь работу Илли, знаешь, что я хочу помочь Эмми, тебе, Лето, себе, в конце концов. Знаешь, что не хочу быть жалким, ничтожным человеком, тем самым лохом, засыпающим в трамвае стоя. Ну и вывели меня на тех, кто может помочь. Сказали, что скоро придет новый порядок и всё поменяется, что они работают на очень влиятельных людей, которые, в свою очередь, подчиняются одному человеку, а если я захочу, то со временем сам смогу с ним увидеться, потому что сейчас нужны люди. Влез я в эту игру, выполнял разные задания для них. Где-то что-то стащишь, где-то поможешь съездить из человека выбить долг, посмотреть за кем-то, деньги обналичить. Со временем просьбы стали всё жестче и жестче. В какой-то момент мне предложили человека убить – сказали, что это будет такая инициация. Я не согласился с ними, сказал, что выхожу из игры – надоело мне такое. Я думал, что буду крутым, но такая крутость – кому она вообще нужна? А они мне: «Так не пойдет, крысюк, ты либо с нами, либо все». Спорили мы с ними долго, и по итогу они мне назначили ультиматум: либо я им приношу деньги, либо они меня сдают ординаторам, а сами-то откупятся без проблем. Кто будет бредням парня из Хинксайда верить? Вот такая история. Поэтому деньги эти я несу им, а вот что мне делать дальше, я без понятия, дружище…
–Мда-а-а… Ну и дела. Так, может, их тоже рубануть?
– Ты идиот? Я же говорю, там люди за ними стоят серьезные.
– Как по мне, так они просто шохи. Ну, смотри сам, конечно. Я всегда на твоей стороне. А ты обратил внимание?
– Что людей много везде? Да. Центральный район никогда не был таким оживленным, да и туристов что-то многовато. Куда они все идут? Кажись, на торговой аллее все собрались. Странно, там же никогда ничего особо интересного не было, да и заведения там так себе. «Амрита» только ничего такая, но нам там делать нечего.
– Да, походу, реально в «Амриту» идут. Что-то там неладное. Да и вообще, район-то прям цвести начал: нас здесь не было всего пару месяцев, а он так разросся. С чего бы это?
– Не знаю, Дэнис, не знаю. Дурное у меня предчувствие. Я спрошу у Соласа.
– А тебе куда?
– Я дальше найду дорогу, не переживай. Увидимся!
Нулевой этаж проскочил на таблоиде лифта, опускающегося до минус один, минус три… Минус восемь… Двери с металлическим скрежетом открываются, предоставляя вид на длинный, кажущийся бесконечным, серый коридор, освещенный настенными тусклыми лампами. Неторопливо, выстукивая тростью в такт своих шагов, Синар Минамото брел по туннелю, пока не приблизился к его концу – началу чего-то большего. Перед его глазами разверзлись огромные врата в виде круга с трапециевидными углублениями – несколько метров в длину и ширину, а толщина корпуса была такая, что всякие попытки взломать хранилище прошлого заняли бы у воров несколько десятилетий.