Меридон (др.перевод)
Шрифт:
Уилл взглянул на меня.
– Мы возьмем с собой грума? – недоверчиво спросил он.
Я улыбнулась.
– А почему нет? – отозвалась я. – Я думала, тебе, как радикалу, это будет по душе. Освободим его от рабства, разобьем его цепи! Избавим от тревог о том, что ему сказать хозяевам.
Уилл кивнул, глаза его смеялись.
– Бери лошадь, – сказал он груму. – Как тебя зовут?
– Джерри, – ответил грум из конюшни. – Можно, я возьму одного из гунтеров лорда Перри?
– Бога ради, нет! – воскликнул Уилл. – Рабочую лошадь? Ты что, думаешь, мы на пикник собрались?
– Да
Джерри вывел справную черную упряжную лошадь и прыгнул в седло. Он широко улыбался.
– А теперь лучше нам поторопиться, – сказал Уилл. – Когда они заметят, что тебя нет, Сара?
– Не раньше восьми, – ответила я. – А ее милость не побеспокоят до десяти.
Уилл прищурился и глянул в небо.
– Сейчас, верно, около шести, – напряженно произнес он. – Гинею бы дал, только бы спокойно оказаться дома.
Он помог мне забраться в седло и запрыгнул на свою лошадь. Море выставил уши, прянул в сторону и заплясал на месте. Ему не терпелось пуститься в путь.
– Понимает, что домой едет, – с восхищением заметил Джерри. – Превосходный конь, в жизни лучше не видывал.
– Поезжай первым, – велел ему Уилл. – Выведи нас на портсмутскую дорогу, но держись переулков, пока сможешь. Лучше бы нас никто не видел.
Джерри с важным видом кивнул и тронулся по переулку, ведшему от конюшен. Стук копыт громко раздавался в тишине, кто-то выглянул из окна. Уилл посмотрел на меня:
– Надвинь шляпу пониже.
Потом, присмотревшись, спросил:
– С тобой все хорошо? Ты бледная как смерть.
– Все отлично, – тут же солгала я.
На углу Дэвид-стрит мы остановились, и я взглянула вдоль улицы на дом Хейверингов, стоявший на углу. Я видела, как поднимается из труб дым – это Эмили растапливала камины, вернувшись к обычному своему непосильному труду, когда закончилась грязная работа сиделки.
– Эмили, – произнесла я.
Она заботилась обо мне, когда никому до меня не было дела. Она выпускала меня повидаться с Уиллом и никому не сказала. Она помогла мне довести Перри до постели и держала рот на замке. Она меня поднимала, смывала мне пот со лба, сидела со мной ночами, не получая ни благодарности, ни чаевых, ни отдыха. Она так и будет разводить огонь и чистить решетки, подметать лестницу и спать в тесной голой чердачной каморке, пока не станет слишком стара, чтобы работать. Тогда леди Хейверинг вышвырнет ее, и если кто-то ей скажет: «Но старухе же придется доживать век в приюте», – ее милость раскроет голубые глаза и спросит, отчего Эмили не откладывала жалованье, если работала с детства? Потом она воскликнет: «Как это неблагоразумно со стороны бедняков!»
– Эмили, – сказала я.
– Что? – спросил Уилл.
Они мешкали, готовые повернуть на улицу, ждали лишь меня. Море грыз мундштук, я слишком натянула повод.
– Я забираю Эмили, – с внезапной решимостью ответила я. – Ее нельзя тут оставлять. Нельзя оставлять в этом доме с леди Хейверинг. Она должна поехать с нами в Широкий Дол.
Уилл начал закипать.
– Ты про свою горничную? –
– Нет, болван, – резко ответила я. – Она была единственной во всем доме, кто хоть раз проявил ко мне на полпенни любви. Я ее не оставлю. В Широком Доле она будет счастлива. Можно ее посадить на седло позади Джерри.
Я соскользнула со спины Моря и бросила повод Уиллу. Он поймал ремень, и прежде, чем он успел что-то возразить, я пробежала по улице и постучала в парадную дверь. Услышала, как семенят по холлу маленькие ножки Эмили и как она, начав с тревогой:
– Мне не позволяют открывать… – умолкла.
Увидела она поначалу худого молодого человека в сером, а потом различила мое лицо под треуголкой.
– Сара! Прошу прощения, мэм, то бишь ваша милость!
– Тише, – властно оборвала ее я.
Ни один побег в мире не сделал бы меня бесконечно любезной.
– Не трещи, Эмили. Сходи за шляпкой и захвати все деньги, что у тебя отложены. Можешь уехать со мной, если хочешь. Я бегу домой, в Сассекс, и ты можешь бежать со мной. Там для тебя будет работа, на ферме, но платить будут честно, и надрываться не заставят. Тебе может понравиться. Хочешь поехать? Я уезжаю сейчас же.
Она покраснела.
– Поеду! – сказала она дерзко. – Черт меня побери! Поеду!
Развернулась и взлетела по парадной лестнице, по которой ей не позволяли ходить, а потом промчалась по коридору к лестнице на чердак.
Я оглянулась.
Становилось все светлее, солнце всходило в небо цвета примулы, день обещал быть чудесным. Прохладный ясный день.
Отличный день для путешествия!
Уилл нетерпеливо меня поманил. Я улыбнулась и помахала в ответ.
Я не боялась, что меня увидят, не боялась, что застанут. В тот миг, когда я лежала под Уиллом в темном парке, всякий страх, какой я когда-либо знала, меня оставил. Меня переполняло тепло и легкость, словно больше меня никогда не настигнет ни неудача, ни страх.
Я не боялась ни леди Хейверинг, ни бедняги Перри. Наконец-то я знала, кто я и куда направляюсь. Жизнь, проведенная в кочевьях, не научила меня и половине того, что я поняла.
Эмили бегом пересекла холл и вышла из дома, на плечах у нее была поношенная шаль, на голове шляпка. В одной руке она несла наскоро собранный узел, в другой – маленькую клетку, в которой сидел скворец.
– Можно, я его прихвачу? – тревожно спросила она. – Он у меня год уже, и так поет, так поет!
Я взглянула в конец улицы, где Уилл уже окаменел от злости.
– Конечно, – сказала я, и голос мой пресекался со смеху. – Почему бы и нет?
Эмили осторожно прикрыла дверь и спустилась с крыльца. Мы пошли к лошадям.
– Ваш молодой человек, – с тихим удовлетворением произнесла Эмили, увидев Уилла.
Казалось, она нисколько не удивлена.
Я взяла ее узел и клетку, пока Джерри, спрыгнув с лошади, усаживал ее в седло, а потом взбирался снова. Скворец, растревоженный тряской, громко запел. Я хитро взглянула на Уилла.
Он не кипел, он не дымился от раздражения. Сидел в седле так спокойно и непринужденно, словно дышал воздухом Широкого Дола.