Меридон (др.перевод)

Грегори Филиппа

Дэнди набросилась на него с гордостью, приличествующей достойному жильцу.

– Тебя не учили стучать, когда заходишь в комнату к дамам? – воскликнула она раздраженно.

С круглого лица Уильяма пропала улыбка, оно стало кирпично-красным от смущения.

– Прошу прощения, – неловко пробормотал он и скрылся из виду. – Но чай готов, – упрямо подал он голос с лестницы.

– Мы идем, – сказала я и, крепко взяв Дэнди за руку, оттащила ее от зеркала и кувшина, даже не дав рассмотреть большой сундук для одежды, который нам поставили.

Первые

два дня в Уарминстере прошли легко. Все, что от меня требовалось, – следить за лошадями, чесать их и поить, и узнавать, как скучно раз за разом чистить все то же стойло. Пока мы ездили, мне не приходилось мыть каменный пол, и теперь не слишком приятно было учиться этому у Уильяма.

Дэнди тоже надулась, когда миссис Гривз зазвала ее в кухню и выдала простую серую юбку и белый передник. Она вцепилась в свою красную юбку и зеленую шаль, не желая с ними расставаться.

– Приказ хозяина, – коротко сказала миссис Гривз.

Она забрала наряд Дэнди, пока та угрюмо переодевалась, и отнесла его в стирку, но потом не вернула. Когда Роберт в тот день обходил конюшню, Дэнди его перехватила.

– Я тебя предупреждал, – добродушно сказал он. – Говорил, что ты не будешь шляться в этой деревне. Здесь народ богобоязненный, и они – мои соседи. Завтра поутру в церкви ты всех разволнуешь, как хотела, только при этом не будешь пестрой, как цыганская шлюха.

– Я не пойду в церковь! – ответила искренне пораженная Дэнди. – В жизни не была!

Роберт взглянул на меня.

– Ты тоже, Меридон?

Я покачала головой.

– Вы не крещеные? – спросил он с таким ужасом, словно сам не был безбожником, пока мы кочевали.

– Еще как крещеные, – сказала Дэнди с законной гордостью. – И сколько раз. Каждый раз, как приходил проповедник, мы крестились. За пенни, что нам давали. Но в церковь мы не ходим.

Роберт сказал:

– Теперь будете. Все мои домашние ходят.

Он взглянул на меня из-под кустистых светлых бровей.

– У миссис Гривз и для тебя платье есть, Меридон. Придется тебе его надеть, чтобы пойти в деревню.

Я уставилась на него, прикидывая, могу ли воспротивиться.

– И не думай, девочка, – предостерег он.

Голос у него был мягкий, но в нем слышалась сталь.

– Даже не мечтай. Я здесь такой же хозяин, как на арене. У нас там у каждого своя роль, и здесь тоже. В этой деревне вы – приличные девушки. Будешь носить юбку.

Я молча кивнула.

– Ты ведь всегда носила платье, так? – спросил он. – В первый раз, когда я тебя увидел, ты водила лошадь в какой-то драной юбке? И ездила по-мужски в юбке, так ведь?

– Да, – согласилась я. – Но мне больше нравятся бриджи, как у парней. В них легче работать.

– Можешь надевать их, когда работаешь, – сказал он. – Но не за пределами конюшни.

Дэнди дождалась, когда он повернулся спиной, подобрала скучную серую юбку и присела в книксене.

– Сквайр-жулик, – сказала она.

Но не настолько громко, чтобы он услышал.

Я

ничего не стала говорить про платье, которое меня ожидало. Но в тот вечер, за ужином в кухне, миссис Гривз подтолкнула ко мне по широкому выскобленному столу нижнюю юбку, рубашку, серое платье и передник. На стопке одежды лежал даже простой белый чепец, туго накрахмаленный.

– Это на завтра, для церкви, – сказала она.

Я встретилась своими зелеными глазами – с ее светло-голубыми.

– А если я не хочу идти? – спросила я.

Лицо у нее было словно кусок масла, оплывшее от страха и страдания.

– Лучше уж пойди, – сказала она.

Я молча взяла одежду.

На следующее утро надевать ее было странно. Дэнди мне помогла, а сама битый час заплетала и расплетала косы, пока ей не понравилась блестящая корона, с которой белый чепец был сдвинут так далеко, как только Дэнди осмелилась. Я, напротив, натянула свой чепец низко и постаралась убрать под него все свои медные кудри. Теперь я пожалела о том, что, потеряв терпение, обкорнала себя большими ножницами, которыми мы подстригали лошадям хвосты. Будь у меня волосы подлиннее, можно было бы их зачесать и завязать. А обрезанные, они сделались непослушными кудрями, которые то и дело вылезали из-под чепца.

Я поправила чепец перед зеркалом. Дэнди перевязывала бант на своем переднике и не смотрела на меня. Я поглядела на себя в зеркало. Отражение было куда четче, чем в корыте под водокачкой, я раньше никогда себя так ясно не видела. Свои глаза, их переливчатый зелено-ореховый цвет, их раскосый разрез. Бледную чистую кожу и выцветающие летние веснушки. Непослушные, густые, кудрявые темно-рыжие волосы, губы, которые улыбались, словно зная какую-то тайну, хотя глаза мои были холодны. Да и улыбаться мне было особо нечему.

– А ты могла бы быть хорошенькой, – сказала Дэнди.

Ее круглое розовое лицо появилось рядом с моим.

– По-настоящему хорошенькой, – ободряюще сказала она. – Если б не была такой странной. Улыбалась бы парням почаще.

Я шагнула прочь от зеркала.

– Мне от них ничего не надо, – сказала я. – Незачем улыбаться.

Дэнди облизнула пальцы и подкрутила челку и кудряшки возле щек.

– А чего ж ты хочешь? – сказала она лениво. – Чего такого ты хочешь, чего нет у парней?

– Хочу в Дол, – тут же сказала я.

Она повернулась и посмотрела на меня.

– У тебя будет шелковая рубашка и бриджи, и амазонка будет, а ты все еще мечтаешь об этом? – изумленно спросила она. – Мы удрали от па, можем зарабатывать пенни в день, едим досыта, носим одежду, как у господ, и все на нас смотрят. Все! Да любая девушка хотела бы в бархате ходить, как я! А ты все еще думаешь про ту старую чушь?

– Это не старая чушь! – горячо сказала я. – Это не старая чушь. Это тайна. Тебе нравилось про это слушать, когда мы с тобой были вдвоем против па и Займы. Я не меняю веру просто потому, что получила место прислуги.