Мэрилин Монро: Блондинка на Манхэттене
Шрифт:
Последний из кадров, отснятых в гостиничном номере: на переднем плане брошенный на диване пеньюар. Бесформенная тряпка, пустой кокон. В самой глубине размытый силуэт Мэрилин Монро — он уже тает, как утренняя дымка над полем. В накинутом на плечи меховом пальто она стремится к черному провалу открытой двери. Эдди остается один. С воспоминаниями на черно-белой пленке.
Спящая красавица
Мэрилин была, если воспользоваться характеристикой Франсуа Трюффо, которую он дал Катрин Денёв, «чисто киношной актрисой», то есть актрисой, на которую надо смотреть вблизи. Ее лицо казалось созданным для крупных планов, а голос не обладал достаточной мощью, чтобы долетать до второго яруса балкона. Между тем она обожала театр. Выступать на сцене ей не довелось, если не считать занятий в «Экторс студио». Поэтому 24 марта, отправляясь на премьеру новой пьесы Теннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше» в театр «Мороско», она шла туда как простой зритель. Эдди — вместе с ней. Спектакль шел в постановке Элиа Казана — близкого друга Мэрилин. Главную мужскую роль исполнял молодой нью-йоркский актер Бен Газзара. Мэрилин сидела в окружении мужчин. Даже не играя, она оставалась звездой. Здесь был Милтон Грин — во фраке, в белых перчатках, этот денди и в самом деле явился из вселенной, весьма далекой от мира Файнгерша. Сидящий рядом с Мэрилин мужчина что-то шепнул ей на ухо. Это Милтон Берл, звезда телевидения и известный ловелас, хваставший, что был одним из ее любовников. «Этот тип распустил слух, что у него огромный пенис, — рассказывает Боб Стайн. — Не знаю, сколько в этих россказнях было правды, но цели своей он добился: все женщины захотели
После спектакля состоялся ужин в модном клубе «Эль-Марокко». Эдди тоже пустили — на несколько минут. Едва началась пирушка, он скромно удалился, в последний раз щелкнув Мэрилин. Эта очень нежная и немного грустная фотография напоминает нам о способности актрисы «сливаться с толпой, оставаясь собой»8. Мы видим ее лицо за хрусталем пустого бокала. Она сидит очень прямо, изящная и молчаливая, присутствующая и отсутствующая одновременно, равнодушная к окружающему шуму, величественная и одинокая. Над ней как будто невидимая вуаль, отгораживающая ее от всех остальных. Как будто она — под звуконепроницаемым прозрачным колпаком. От этого ее силуэт кажется особенно хрупким. Она сидит на виду, в самом центре зала, но она — не здесь. Глядя на этот снимок, вспоминается официантка с картины Эдуара Мане «Бар в «Фоли бержер», законченной художником за несколько месяцев до смерти. «В этом декоре, наполненном перекличкой взаимных отражений, — пишет историк Джек Флем, — она, возможно, заменяет художника, держащегося на расстоянии, но в то же время включенного в происходящее, отсутствующего, но постоянно присутствующего здесь. Как и художник, она стоит на краю пропасти, лицом к лицу с мимолетностью удовольствий и вещей». Можно все творчество Эдди рассматривать именно под этим углом зрения. Его умение передавать непринужденность атмосферы превращает каждую его фотографию в свидетельство мимолетности вещей. Что касается этого снимка, то на нем у Мэрилин такое выражение лица, какого мы еще никогда не видели. Она смотрит куда-то вправо, к оставшемуся за кадром соседу по столу, но ее улыбка показывает, что она сейчас где-то далеко...
позволила себе унестись в тайный мир сновидений, сделавшись открытой всем взглядам и незащищенной. «В мягком свете, падавшем с потолка и наполнявшем комнату бархатными тенями, он не мог разобрать, несет ли лицо уснувшей рядом с ним девушки легкие следы косметики или нет, но был уверен, что она никогда не подкручивала ресницы»9.
Образ спящей женщины наводит на мысли о ее уязвимости. О той части мифа, что именуется «Норма Джин». Ее нельзя трогать, иначе нарушится вся прелесть мгновения, прерванного грубым пробуждением. «Вот я стою над ней, — пишет Берт Штерн, снимавший спящую Мэрилин в 1962 году. — Но я не сделаю последний шаг, за которым взгляд сливается с прикосновением. Пока рано. Если я сделаю это сейчас, все кончится слишком рано, и энергия, питающая снимки, испарится. Вместо того чтобы склониться к ней, как мне хочется, я остаюсь на берегу, на том колдовском расстоянии, которое далеко от прикосновения». Спящая красавица, образ неосуществимого желания — не это ли символ звезды, соблазнительной и недостижимой? «Быть объектом неутолимого желания значит быть непреходящей ценностью, — пишет Паскаль Киньяр в «Сексе и ужасе». — Римские фрески часто изображают спящих женщин, обнаженных, но не до конца, так что самое сокровенное всегда остается невидимым». В объективе Эдди умиротворенное лицо Мэрилин, залитое молочно-белым светом, становится иллюстрацией к вечному мифу, тем самым объектом бесконечного желания, на который можно сколь угодно долго смотреть, но который остается недоступным. И, как знать, может быть, щелчок затвора его камеры и стал тем роковым поцелуем, который вернул красавицу к жизни? А может быть, Мэрилин только притворялась, что спит.
Эта фотография заняла свое место в довольно обширном «иконостасе» снимков, запечатлевших Мэрилин спящей, дремлющей или просто нежащейся в постели. Как ни одна другая актриса, она охотно позволяла фотографировать себя в постели, умело играя эротику: полусонная женщина, прикрытая простыней, край которой касается ее обнаженного тела, словно чья-то ласкающая рука. Два самых знаменитых снимка из этой серии — во многом похожие — были сделаны за несколько месяцев до смерти актрисы Дугласом С. Кёрклендом («An evening with Marilyn»)10 и Бертом Стерном («The last sitting»)11. Вообще непростые взаимоотношения Мэрилин со сном, которого она так искала, пока не уснула навсегда, вызывали много вопросов. «Все ее роли в кино бесконечно принуждали ее к тому, что она хотела бы оставить в прошлом, — пишет Дональд Спото. — Ничего удивительного, что ей постоянно хотелось спать. Потому что при каждом пробуждении надо было опять изображать «Мэрилин Монро» — загадку одинокой юности, секс-бомбу, сохранившую невинность». «День и вечер, прошедшие в суете, заканчиваются одиночеством и усталостью», — гласит подпись под снимком Роберта Стайна в «Redbook». Сегодня, когда после смерти Мэрилин прошло почти пятьдесят лет, и эта фраза, и завершающая репортаж фотография, изображающая покой, обретают совсем иное значение. Образ Мэрилин, уснувшей в своем безупречно белом, словно саван, манто, вытесняет из нашего сознания другой, сделанный неизвестно кем снимок, ужасающий и притягательный. Последнее страшное фото Мэрилин Монро — мертвое тело на металлическом столе для вскрытий. Оно было впервые опубликовано в 1986 году в биографической книге Энтони Саммерса «Богиня: тайные жизни Мэрилин Монро». Не успела книга выйти в свет, как со всех сторон посыпались возмущенные комментарии. Сегодня каждый может найти эту жуткую фотографию в Интернете. Довольно часто встречается мнение — вполне допустимое, — согласно которому Мэрилин была настолько же искусственным созданием, насколько Норма Джин — подлинным. Но никому и в голову не придет искать «подлинную Мэрилин» в этом наспех зашитом трупе. Служащий похоронного бюро, явившийся его забрать, якобы сказал: «Ничего красивого в ней не было. И на Мэрилин Монро она не была похожа. А похожа была на бедную мертвую девушку — ненакрашенная, волосы редкие, тело изношенное. Что тут скажешь — все там будем». Но эта «настоящая Мэрилин» и не Норма Джин. Мертвое тело вообще не может быть никем, оно лишь служит нам напоминанием о том, что наши кумиры смертны — как и мы сами. И потому его изображение, выложенное в Интернете, должно было оставаться табу. Только два человека дали нам приемлемые изображения гибели Мэрилин: это Эдди и Берт Стерн. «История записала Мэрилин Монро в Золушки, но в ней было гораздо больше от Белоснежки, включая внешность: белая, как снег, кожа, красные, как вишни, губы, черные, как уголь, брови. Вначале она — невинное дитя, затем — испуганная беглянка, наконец — мертвая красавица в стеклянном гробу». Глядя на нее глазами Эда Файнгерша, я сегодня вижу ее только такой — «красавицей в стеклянном гробу». Изображения спящей Мэрилин внушают нам надежду на то, что она, может быть, не умерла. Просто не проснулась.
Женщина в зеркалах
В знаменитом эпизоде из книги Трумена Капоте «Прекрасное дитя» Мэрилин идет в туалет китайского ресторана «попудрить носик». Иногда, уточняет Капоте, подобная процедура могла по продолжительности сравниться с «беременностью слонихи». Через двадцать минут он решился пойти поискать свою приятельницу. И обнаружил ее перед зеркалом. На вопрос, что она тут так долго делает, она ответила: «Смотрю на нее». Для некоторых авторов, например Нормана Мейлера, Мэрилин и сама была зеркалом, точно отражающим ожидания зрителей. «Люди обычно так смотрели на меня, будто я не человек, а зеркало, — делилась она с Беном Хектом. — Они видели не меня, а свои собственные эротические фантазии...»
Зеркало подпитывало присущий актрисе нарциссизм, но оно же давало возможность лицезреть все многочисленные грани ее личности. В репортаже «Redbook» мы постоянно видим женщину, которой противостоит ее собственный двойник — ее отражение. Мэрилин смотрится в зеркало, перед тем как выйти из комнаты. В бутике Элизабет Арден она, несмотря на большие солнечные очки, успевает окинуть себя беглым взглядом в зеркале при входе. Но нигде ее не встречает такое количество собственных отражений, как в магазине «Брукс костюм», в доме № 3 по Шестьдесят первой Западной улице, где она примеряет платье, которое собирается надеть
Из фотосессии в примерочной журнал «Redbook» выберет три кадра — на сегодняшний взгляд, наиболее беззубых. Мэрилин, в ажурных чулках и корсете со стразами, в основном окружена мужчинами. Кроме Эдди, мелькающего на двух снимках, и женщины-фотографа (возможно, Эвы Арнольд) с «Роллейфлексом» в руках здесь присутствуют: владелец магазина Джеймс Струк, представители «Мэрилин Монро Продакшнс» Дик Шеферд и Милтон Грин, журналист Юнайтед Пресс Х.Д. Куигг. За спиной кинозвезды маячит скромная тень Мэри Смит, главной специалистки «Брукса» по подгонке одежды. Ее мнением по поводу выбора нарядов никто не интересуется — она простая исполнительница. На одной из фотографий Мэрилин выглядит немного растерянной. Она прижимает руки к груди, словно о чем-то умоляет. Подпись Стайна под снимком в «Redbook» уверяет, что «Мэрилин готова разрыдаться». Еще более нелепый комментарий выдается в книге «Мэрилин в Нью-Йорке»: «Персональный менеджер Милтон Грин оказывает ей эмоциональную поддержку, в которой она сейчас так нуждается». Между тем, если верить свидетельству Эдди, обстановка в примерочной царила далеко не такая драматичная и, во всяком случае, менее женоненавистническая. Усталость, сомнения — все это было, но были и минуты разрядки, когда Мэрилин весело смеялась. Она крутится перед зеркалом, принимает разные позы, поднимает вверх руки — ей необходимо убедиться, что корсет выгодно подчеркивает ее фигуру. Полуодетая в окружении мужчин в сорочках, она нисколько не тушуется и ведет себя на удивление достойно. Перед Эдди, снимающим ее с низкой точки, она предстает в виде величественной богини с грациозно воздетой кверху, к неоновым небесам, рукой. Для него это еще одна возможность привлечь наше внимание к ногам кинозвезды: крепкие бедра в идеально натянутых черных чулках, щиколотки, которым вполне комфортно на высоких каблуках. Эдди также позволил себе пошутить, подчеркнув на одном из снимков различие в росте между Грином и Мэрилин. Она, конечно, была не очень высокой женщиной, но вот он точно был очень маленьким мужчиной. К тому же она, похоже, стояла на возвышении. Так или иначе, на фотографии Грин едва ли не утыкается носом в монументальную грудь кинозвезды, с которой на «персонального менеджера» с насмешкой поглядывает пара родинок. Мэрилин смотрит куда-то поверх его головы, вообще не замечая его присутствия. Садовый гном возле ног воплощенной женственности: о какой «эмоциональной поддержке» тут может идти речь? «Эдди ненавидел Грина, как ненавидел любых пустопорожних бахвалов», — поясняет Стайн, с улыбкой разглядывая фотографию. Должно быть, он знал, что именно Грин пытался отстранить его от этой работы, и отомстил обидчику, пару раз щелкнув камерой. Впрочем, фото запечатлело нечто большее, нежели простую насмешку изобретательного и дерзкого фотографа над не лишенным талантов светским хроникером. В дуэли диспропорций проявилась более универсальная истина, которую комментаторы затем безуспешно пытались замазать. Образ «готовой разрыдаться» Мэрилин, образ «плененного воробышка» и «свечи на ветру» устраивал их гораздо больше, нежели образ великанши с великолепной грудью, способной раздавить мужчин-лилипутов, на миг возомнивших, что она нуждается в их «эмоциональной поддержке». Фотография заставляет нас вспомнить «Зуд седьмого года», точнее, одного из персонажей фильма — скромного служащего нью-йоркского издательства, потерявшего покой и сон из-за своей белокурой соседки. Он может сколько угодно мечтать о том, как потрясет ее широтой своей музыкальной культуры, рассуждая о Рахманинове, или своими глубочайшими познаниями в лучших марках шампанского, — командует парадом она, а не он. Она делает с ним что хочет. Он суетится, словно болонка, желающая привлечь внимание хозяйки, а она ведет его на поводке и даже не смотрит в его сторону. Эдди не случайно выбрал именно такой ракурс. Делая акцент на крепких бедрах Мэрилин и низводя Милтона до статуса крохи домового, он показал нам то, что напрасно старались утаить подписи под фотографиями. В этом зале Мэрилин — королева в окружении сонма придворных. Ее образ, бесконечно умноженный отражениями, безраздельно властвует над всем этим пространством. Женщины выступают в роли ее преданных служанок, с восторгом лелеющих эту красоту. Мужчины смотрят на нее издалека как на изумительное произведение искусства. Она — царственная Олимпия, которой нет дела до букета цветов, присланного воздыхателем. Это она правит бал — как обнаженная женщина среди одетых мужчин в «Завтраке на траве», глядящая на нас с презрительным равнодушием. Это ей принадлежит последнее слово — потому что она Мэрилин, а все мы — не более чем Грины.
Фотографии, обнаруженные Майклом Оксом, впервые были опубликованы в 1988 году в журнале «L.A. Style». Тогда же возник вопрос: а что это за невысокий мужчина с курчавыми волосами, скромно притулившийся в уголке кадра. Присутствие кинозвезды, судя по всему, произвело на него такое сильное впечатление, что, не в силах поднять на нее глаза, он предпочел изучать стену. Месяц спустя в газете появилась статья, подписанная Х.Д. Куиггом, в которой он делился своими воспоминаниями о тридцатилетней давности событиях в магазине «Брукс костюм»: «Я приехал к двум часам дня. Владелец уже был на месте. Вскоре открылся лифт, и из него вышли мисс Монро и ее импресарио Милтон Грин. Ни слова не говоря, мы двинулись через зал между выстроившимися в две шеренги полуодетыми женщинами, провожавшими знаменитость ахами и охами, к алькову, служившему примерочной. С поразившим меня проворством мисс Монро полностью разделась. <...> Не очень понимая, что я тут делаю, я просто стоял и смотрел на нее. В память мне навечно врезалась шелковистость ее кожи, от которой я не мог оторвать взгляда <...>. Присутствия фотографа я не заметил, но слышал, как защелкал, едва она начала раздеваться, затвор фотоаппарата. Она все время улыбалась. Никаких слез я у нее не видел».
В магазине Брукса Файнгерш снимал не только Мэрилин и ее свиту. На самой первой фотографии, сделанной широкоугольным объективом, Мэрилин вообще почти не видна — надо постараться, чтобы разглядеть ее в освещенном углу. Файнгерш запечатлел молоденьких портних: сбившись в кучку, они наблюдают за происходящим из-за занавески, не решаясь зайти в примерочную. Благодаря им фото приобретает любопытное временное измерение, давая нам понять, что Мэрилин не вполне принадлежит собственной эпохе. Эти безымянные девушки, которым примерно столько же лет, сколько и кинозвезде, кажутся гораздо более типичными представительницами своего времени. Конский хвост и спадающая на лоб челка, широкая плиссированная юбка и кофточка с короткими рукавами — все это характерные приметы fifties. Служащие магазина похожи на всех девушек образца 1950-х. Тогда как Мэрилин похожа только на Мэрилин.
В 1998 году эту нечасто публикуемую фотографию увидела британская художница Ники Бёрд, совершенно ею плененная. Она выставила в Музее Лидса посвященную ей инсталляцию, в точности воспроизведя все детали тогдашней обстановки, словно реконструировала сцену преступления. В буклете, выпущенном к выставке, Бёрд подчеркивает, что ее не оставили равнодушной взгляды этих женщин, чьих имен мы никогда не узнаем: «Они смотрят, как она работает. Нам уже не узнать, какие мысли при этом бродили у них в голове. Ясно одно: они смотрят на нее, стоя сбоку от примерочной кабинки, то есть как бы с другой стороны зеркала. Файнгерш сознательно затемнил фигуру той, что примеряла наряд, акцентируя внимание на той, что его создала. Может быть, она тоже стоит здесь, придирчиво разглядывая, как творение ее рук — корсет — сидит на кинозвезде?» Кто же она? Молодая негритянка — единственная представительница цветной расы на снимке? Или вон та более зрелая женщина крепкого телосложения? Или та, похожая на школьницу, что стоит сложа руки? От сказочно прекрасной Мэрилин, которая больше ничем не напоминает рядовую пассажирку метро на станции «Гранд-Сентрал», ее отделяет огромное пустое пространство, расплывающееся в череде стен и дробящихся отражений. Достигая апофеоза чувственности, эта сценка в примерочной предстает перед нами и как документальный кадр, и как иллюстрация к ритуалу. Это не просто выбор наряда, это прелюдия к блистательному появлению Мэрилин на арене «Мэдисон-сквер-гарден». Бесценный дар! Сама царица Савская явится из ночи, восседая на розовом слоне, и поплывет над толпой ньюйоркцев, склоненных к ее стопам.