Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки
Шрифт:
Мэрилин собиралась несколько минут, а затем начала говорить.
Одна студентка, актриса Морин Стэплтон, сказала Мэрилин позже:
— Когда ты описывала свою одежду, то, что ты слышала, видела, и слова мужчины, напугавшие тебя, ты заплакала и так рыдала до конца сцены, что казалась почти сломленной горем.
Я думала: «Это настоящая Мэрилин Монро, ранимая, застенчивая женщина, которая однажды станет великой актрисой».
— Тогда же я совершила очень храбрый поступок, — похвасталась Мэрилин, хотя это было ей не свойственно.
— И что вы сделали? — спросила я.
— Ну, один студент в студии показал сцену. После этого актер Эли Уоллах поделился своим впечатлением:
— Я
Первый раз на занятиях в классе я подняла руку и высказала свое мнение:
— Я так не думаю, Ли. Мне кажется, что жизнь вообще не очень ясная штука.
— Молодец, Мэрилин, — сказала я. — Это потребовало немалого мужества.
Широкая улыбка озарила ее лицо.
Вскоре после этого Мэрилин позвонила и рассказала мне о том, что она преодолела отчаянные приступы страха перед участием в постановке по пьесе «Анна Кристи» Юджина О’Нила в актерской студии. Это была самая серьезная роль в ее жизни, которая требовала большого мужества. В конце концов, она была самой известной актрисой в мире, и плохая игра сделала бы ее предметом насмешек и навсегда обрекла бы ее на возврат в ряды глупых блондинок.
В студию набилась толпа народа: все обучающиеся пришли на ее представление, даже те актеры, которые не посещали студию на протяжении нескольких лет. Многие надеялись увидеть, как богиня большого экрана ударит в грязь лицом. Но она их перехитрила. Судя по отзывам, робко сказала она, ее выступление было превосходно — фактически, победа, — даже весьма критически настроенный Страсберг был взволнован.
Позже я услышала от другого пациента, который также был членом актерской студии и не знал о том, что Мэрилин посещает мои сеансы, восторженные отклики о сцене, после окончания которой вся студия взорвалась аплодисментами впервые за всю ее историю.
В этот день Мэрилин вошла в мой офис очень взволнованная и начала говорить, прежде чем устроилась на кушетке.
— Я видела чудесный сон о Страсбергах, — сообщила она. — Я называю его «Сон Страсбергов». Я была маленькой девочкой, и они вдвоем поднимали меня, пока я не оказалась немного выше их голов. Благодаря им я стала больше, чем была. — Она заплакала. — Здесь вся история, не правда ли? С тех пор как я занимаюсь с Ли, у меня есть возможность играть такие роли, как Анна Кристи, о которых раньше я не могла и мечтать. В любом случае сейчас я гораздо лучше как актриса, чем была когда-то.
— Да, Мэрилин, — согласилась я, — ваш сон говорит правду. Вы действительно становитесь лучше и лучше, и ваш талант становится все ярче.
Она радостно улыбалась сквозь слезы.
А я? Я чувствовала себя такой счастливой, как будто это я сама играла Анну Кристи.
— Я не могу спать, доктор! И ваши сеансы не помогают.
— Что вы обычно делаете, когда не можете спать? — спросила я.
— Я принимаю таблетки — много разных. Но они не действуют больше, или по крайней мере реже, чем раньше. Вы знаете, от чего я всегда зависела больше всего? Хотите — верьте, хотите — нет, но это не друзья или незнакомцы, а телефон. Он — мое спасение. Мне очень нравится звонить моим знакомым, когда мне не спится. Я поднимаю трубку и набираю номер того, кто не против, или, по крайней мере, говорит, что не против поболтать со мной в три часа утра. Некоторые из них тоже не могут уснуть, но иногда они просто не отвечают на звонок.
Страсберги сказали мне, что я могу приходить к ним домой в любой час дня или ночи, и вчера вечером я решила это проверить. Я пошла туда в состоянии ужасной депрессии, неумытая, абсолютно голая под моим испачканным банным халатом, с сальными
Говоря о моих поклонниках, — она на мгновение отвлеклась, — я надеюсь, им понравится мой новый серьезный образ, как мне. До сих пор единственное, чего от меня хотели, не реплики на английском языке, а мои сексуальные формы. Женщину часто оценивают такими вещами, которые она не в состоянии контролировать. О ней судят по изгибам ее тела или их отсутствию, где она плоская, или прямая, или круглая. Ее измеряют тридцатью шестью, двадцатью четырьмя и тридцатью шестью дюймами, возрастом и другими числами — внешними параметрами, которые никогда не учитывают то, кем она является внутри. Я хочу, чтобы обо мне судили по моим внутренним качествам.
Паула приветствовала меня в своей огромной черной ночной рубашке матушки Хаббард [5] , — продолжала Мэрилин, — также любезно, как если бы это был полдень. Она приготовила мне горячего чая с молоком, но я жаждала шампанского. Она налила мне немного, но, когда я потянулась за бутылкой, она выхватила ее и прижала меня к своей большой студенистой груди. Я прильнула к ней на несколько чудесных мгновений. Она была мягкой, как подушка, но я, такая неблагодарная, жаждала только одного — объятий Ли.
5
Матушка Хаббард — персонаж детского стихотворения.
Тогда я со слезами воскликнула:
— Ли, Ли, мне нужно видеть Ли!
Она растолкала его со словами:
— Ли! Мэрилин здесь. Ей необходимо тебя видеть.
Не медля ни секунды, он появился передо мной в своем старом халате, с края которого свисали нити на его мятую пижаму из легкой ткани в сине-белую полоску.
Я обрадовалась, что он выглядел не лучше меня. Его волосы, по крайней мере то, что от них осталось, были взъерошены. Он поднял и отвел меня в спальню, где я рассказала ему о том, как ужасно себя чувствую. Как правило, выговорившись, я засыпала, но прошлой ночью даже это не помогло. И он успокаивал меня в своих объятиях:
— Дорогая, тебе просто нужна поддержка. Никто никогда не обнимал тебя в детстве.
Затем он тихо запел:
Слушай колыбельную, засыпай, сны придут волшебные, отдыхай!Он нежно ласкал мои светлые волосы. Никто бы не подумал, что этот мягкий, любящий человек мог быть строгим, весьма критически настроенным диктатором, который терроризировал многих известных членов актерской студии. Мои глаза закрылись, и я, прижавшись к нему, погрузилась в сон. Когда я проснулась утром, он по-прежнему держал меня в своих объятьях.
Мэрилин обернулась, чтобы посмотреть на меня и улыбнулась торжествующе.
— Вот что я называю терапией, доктор!
Я была слишком взволнована, чтобы спорить.
Мягкое отношение Страсбергов вызвало у Мэрилин желание, чтобы наши сеансы имели такой же снисходительный характер. Время наших встреч — в четыре часа — никогда не менялось. Однажды она появилась в три. По редкому совпадению мой пациент, назначенный на это время, отменил свой сеанс, так что я смогла принять Мэрилин. На следующий день она не пришла в свое время, а явилась только к пяти. Я была занята с другим пациентом. Мэрилин оставила записку, в которой написала: «Нытик приходил. А где были вы?»